прекрасный мирок.
Часть третья
1
Думаю, без марша не обойдется, – сказал Джон.
– Куда маршировать? – спросил Дэвид.
– На Лондон, куда же еще!
– Будет то же самое, что марш в Сихэм-Харбор, когда состоялась встреча с Ремси Макдональдом. Чаепитие, лесть, обещания не забывать про Джарроу. С тех пор прошло уже три года…
– На этот раз мы добьемся реальных результатов, иначе…
– Что иначе? – спросил Дэвид. – Бунт?
– Если понадобится. Только никто этого не хочет. Все стремятся соблюдать порядок – по крайней мере с нашей стороны. Элен пойдет с нами.
– Что за женщина! – подала голос Мэй. – С ума сойти! Прямо пасторша в юбке! Меня уже тошнит от разговоров об Элен Уилкинсон.
– Помолчи! – зло бросил ей Джон. – Ты и пальцем не подумаешь пошевелить, чтобы помочь другому, а для тех, кто это делает, у тебя никогда не находится доброго слова.
Мэй смерила мужа холодным взглядом, встала и ответила равнодушным тоном:
– Помочь? Ты уже много лет только этим и занимаешься, прямо Иоанн Креститель [1] какой-то. И что это дало тебе и всем нам?
– То же самое, что и всем остальным в городе, – место в очереди за пособием. Если бы мы не боролись, то ты и тебе подобные торчали бы сейчас в Хартоне, при условии, конечно, что смогли бы туда добраться, валялись бы на мешковине и испускали дух, как полвека назад.
– Ради Бога, прекрати! Я уже столько раз все слышала, что это превратилось в бородатый анекдот.
Мэй прошла мимо стола, за которым молча занималась шитьем Сара, и сказала, направляясь к лестнице:
– Спущу Пола вниз.
Дэвид бросил ей вслед:
– А ведь Джон прав. Если бы не он и не такие, как он… Взять хоть Альфреда Ренни, хоть Драммонда…
– Прошу вас, Дэвид, не заводите старую волынку. Хоть бы рассказали что-нибудь новенькое. Я уже устала слушать про добродетели Драммонда, Райли, Ренни, Томпсона и всех остальных. Да, забыла новую святую деву Марию, то бишь мисс Элен Уилкинсон! Лучше объясните толком, что все они сделали. – Мэй вернулась в комнату. – Столько сотрясения воздуха, а что толку?
Джон вскочил и, не дав Дэвиду ответить, заорал:
– Они не дают людям свихнуться – разве этого мало? Напоминают им, что они – люди, что даже при самом плачевном положении нельзя терять человеческий облик. Пытаются давать им пищу для ума. Скармливают им столько, столько могут переварить их истощенные организмы. На Лондон они пойдут уже не невежественными тупицами, за которых их здесь принимают. Впрочем, у здешних любителей задирать нос есть сторонницы, верно, Мэй?
Супруги какое-то время смотрели друг на друга, Мэй уже собралась ответить, но Джон ее опередил:
– Ты не пойдешь наверх. Сперва тебе придется взять обратно свои слова. Чем черт не шутит, того и гляди, научишься чему-нибудь. Впрочем, зачем тебе наука? Ты ведь и так у нас всезнайка. Как и те, кто нами управляет. Ничего, когда начнется наш марш, у них раскроются глаза.
– Та-та-та-ра-та-та! – Мэй изобразила игру на горне.
Джон сделал шаг в ее направлении, но Дэвид поймал его за руку.
– Будет вам. Хватит!
– Я принесу чаю.
Сара встала и, отложив платьице, которое шила, вышла в кладовую. Джон, глядя на жену, с горечью произнес:
– Смотри, доведешь меня до того, что я так тебя ударю, что ты больше не встанешь.
– Только попробуй! – Мэй улыбнулась, подошла к лестнице, запрокинула голову и крикнула: – Пол! Ты меня слышишь, Пол? Спускайся, мы уходим.
В ответ раздался смех. Вскоре на лестнице появился мальчик лет восьми. Он был высок для своего возраста, худ и не походил ни на мать, ни на отца, хотя живостью напоминал Джона. Стрельнув глазами в сторону Дэвида, он объявил:
– Вам никогда не научить ее правильно писать, дядя, готов спорить. Она уже умеет читать длинные слова, а написать не может ровно ничего, даже слово «кот».
– Что же мне с ней делать? Разве что пороть! – Дэвид сделал вид, что закатывает рукава, чем заставил мальчишку расхохотаться.
– Могу себе представить, как это у вас получится, дядя Дэвид! Но сами-то вы хорошо пишете и знаете разные слова. Вот и скажите, научится ли она писать? Ведь ей уже скоро шесть лет.
– А ты в этом возрасте писал? – Дэвид укоризненно покачал головой, опять вызвав у племянника смех.
Мэй подтолкнула сына и крикнула:
– Живее! Как тебе не стыдно?
– Еще минуточку, мама!
Мальчик вывернулся и оказался у стола, на котором лежали картонные буквы; Джон рассеянно двигал их взад-вперед.
– Сыграем в «лексикон», папа?
– Делай, как тебе говорит мать, – отозвался Джон, не поднимая глаз.
– А вы, дядя Дэвид?
– Ты хочешь, чтобы тебя выпороли, Пол Хетерингтон? – Дэвид посмотрел на ухмыляющегося мальчугана.
– Мне так хочется посмотреть, как вы играете! Почему вы всегда возитесь с буквами, дядя Дэвид? Вам надо было бы стать учителем. Вы и в детстве были таким?
– Да, и в детстве. Буквы всегда меня завораживали.
– Ты меня слышишь, Пол?
– Мама, дай мне еще минуту, всего одну! Продолжайте, дядя Дэвид!
Дэвид посмотрел на Мэй и покачал головой.
– Почему они вас завораживают?
– Потому, наверное, что всего несколько черточек способны так много тебе поведать.
– Но ведь это не черточки, а какие-то завитушки!
– Нет, начинается все с черточек. Смотри. – Дэвид вынул из кармана веревочку, разрезал ее карманным ножом на несколько частей, положил один кусок перед собой, другой сложил вдвое, пристроил рядом с первым и провозгласил: – Пожалуйста! Одна прямая линия, еще одна прямая, только немного согнутая; складываем их вместе и получаем букву «К». – Мальчик кивнул, и Дэвид продолжил: – Теперь берем еще одну прямую, кладем рядом с «К» и видим, что это буква «i». A ведь это – самая главная буква во всем алфавите: «i» по-английски – «я». – Дэвид гордо постукал себя в грудь кулаком. – Весь я! Эта буква всегда меня поражала. То это просто черточка, а то… Понимаешь?
Пол снова кивнул. Его глаза лучились.
– Хочешь «S»? Нет ничего проще: берешь прямую, свертываешь ее вот так… Получай! – Он проделал то же самое с еще одной веревочкой. – Вторая «S» – и перед нами «kiss» – «поцелуй».
Пол восторженно забарабанил по дядиной руке.
