Бабадур. Ах, Юсуф, у меня болит голова.
Юсуф. А у меня болит сердце, Бабадур.
Бабадур. Ай, вай! Я знаю, чем лечить мою голову, я ее вылечу; она опять заболит, и я опять ее вылечу, а чем лечить твое сердце, я не знаю.
Юсуф. Да я думаю, тем же. Хвала аллаху! Корабль гяуров разбился, и лекарства, которые они везли неверным собакам, досталися на пользу и утешение правоверным.
Бабадур. Да, Юсуф, мы с тобой очень нуждаемся в утешении; над нашими бритыми головами висит беда. Вот и мне вторую ночь снится веревка.
Юсуф. И мне тоже.
Бабадур. И шея чешется.
Юсуф. И у меня тоже.
Бабадур. А это недобрый знак для нас с тобой. У меня убежали два лучших конюха и увели у тебя из-под носу двух любимых невольниц султана.
Юсуф. Вай, вай! Наше дело никуда не годится. Приедет Калин-Гирей, и нас с тобой повесят так скоро, что не успеем и глазом моргнуть.
Бабадур. [Пропуск в рукописи] и Магомет пророк его. Чему быть, тому не миновать. Положимся, душа моя Юсуф, как настоящие мусульмане, на власть аллаха. Одно будет жаль - если нас с тобой повесят прежде, чем мы успеем выпить этот напиток неверных.
Юсуф. Надо торопиться.
Бабадур. Надо торопиться, душа моя Юсуф! Что ты шаришь в своих карманах?
Юсуф. Я на всякий случай ношу с собой напиток, который я называю 'утешение в скорбях', а как называют этот напиток французы, я разобрать не умею, - вероятно, так же, если они не полные дураки.
Бабадур. Покажи-ка! Я прежде был переводчиком, так немного разумею язык франков. (Берет бутылку.) Шато-Лафит, Дюфур де Бер, Бордо.
Юсуф. Какое длинное название для объяснения такой простой вещи!
Бабадур. Нет, это не утешение в скорбях! Это разве только развлечение в скуке. Вот настоящее утешение в скорбях. (Вынимает бутылку.)
Юсуф. А как это по-франкски называется?
Бабадур. Коньяк, самый старый.
Юсуф. Это проще и несколько понятнее. Так мы отставим в сторону развлечение в скуке и примемся прямо за утешение в скорбях.
Бабадур. Примемся. (Пьют.) Что ты окажешь, Юсуф?
Юсуф. Этот напиток истинно бальзам души. Я чувствую, как утешение проникает в каждую мою жилу.
[ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ]
[Те же и татарин.]
Татарин. Франки, которых корабль потерпел крушение, просят позволения коснуться праха ног вашей высокостепенности.
Бабадур. Вот какова наша жизнь, какова наша служба, Юсуф. Минуты нет покойной. Со всякими пустяками лезут к визирю. Только что займешься каким-нибудь важным делом, вдруг тебя…
Юсуф. Они, должно быть, пришли требовать деньги за свой товар.
Бабадур. А вот ты увидишь, посмеют ли они рот разинуть о деньгах. (Татарину.) Веди сюда франков.
Татарин уходит и потом возвращается с Иваном средним [Иваном-царевичем] и Иваном меньшим [Иваном-кошкиным].
Те же, Иван средний и Иван меньший.
Бабадур. Вы, собаки, из каких собак? И какой вас шайтан занес сюда?
Иван средний. Мы греки.
Бабадур. Я так и думал. По милости аллаха милосердного, милостивого корабль ваш разбился вдребезги. Чего же вам еще нужно?
Иван средний. Эфенди! Мы лишилися всего состояния.
Бабадур. Так и должно было случиться. Аллах правосуден, человек! Это все наказание за то, что вы торгуете всякой дрянью.
Иван средний. Эфенди, твои уста открываются только для того, чтобы сыпать перлы мудрости! Мы точно торгуем дрянью, но за эту дрянь мы очень дорого платили и надеялись взять еще дороже. Мы покупали вина на самом месте рождения.
Бабадур. Вина! Баллах, биллях! Ты врешь!
Иван средний. Смею ли я лгать! Смею ли я [нрзбр.] грязь в твоем присутствии.
Бабадур. В таком случае вы виноваты еще более. Ваше проклятое вино, по вашей неосмотрительности, попало в руки правоверных, осквернило их утробы и отуманило головы. По вашей милости бежали у нас два конюха и две невольницы.
Иван меньший. Сам пророк дозволяет вино в небольшом количестве в виде лекарства, - не наша вина, что правоверные так на него накинулись.
Бабадур. Ты глуп, человек. Вино есть зло, а зло чем скорее уничтожить, тем лучше.
Иван средний. Что мы за собаки, чтобы сметь спорить против твоей мудрости и справедливости. Скажешь ты, что мы правы, - и мы правы; скажешь ты, что мы виноваты, - мы виноваты.
Бабадур. Хотя все без исключения франки мошенники, а вы, кроме того, соблазнители и отравители и потому заслуживаете немедленной смертной казни, но я сегодня так милостив, что отпускаю вас на все четыре стороны. Подите вон! И благодарите аллаха!
Иван средний. На что нам жизнь, когда мы не знаем, где преклонить голову и не имеем куска насущного хлеба.
Бабадур. Чего же ты хочешь, человек?
Иван средний. Эфенди, я прах твоих туфлей. Мы не гнушаемся никакой работой на службе непобедимого Калин-Гирея. Хотя до сей поры мы были богатыми купцами, но теперь, узнав превратности счастья, мы охотно пошли бы даже в конюхи.
Бабадур. В конюхи? Изволь, только с условием, если у меня выйдет весь этот напиток…
Иван средний. Достать тебе еще… Эфенди, тебе стоит только приказать, и к твоим услугам будет сейчас же самый настоящий коньяк прямо с Нижегородской ярмарки, то есть я хотел сказать из Бордо.
Бабадур. Ну уж там откуда хочешь, только чтобы точно такой же. (Офицеру.) Отведи их в конюшни и скажи, что я их назначаю главными конюхами, чтобы все им повиновались. Да прикажи страже, чтобы ворота заперли и чтобы ко дворцу на полверсты никого не подпускали.
[Офицер] уходит.
Вот, Юсуф, как обделываются дела… Ну, теперь мы можем на свободе заняться утешением. Помеха отравляет всякое удовольствие, сказал пророк. (Пьют.)
Юсуф. И давно бы так. То ли дело, когда ворота заперты, двери заперты… Налей-ка мне еще… Сидишь, занимаешься мудрой беседой, и никто-то тебе…
Бабадур. Что за удивительный напиток!
Юсуф. И никто-то тебе не мешает.
Бабадур. Что пьешь, то больше хочется.
Юсуф. И никто не мешает.
Слышны крики: 'Гирей!'
Бабадур. Что за крики?
Юсуф. Ай, вай! Прибирай посуду! Побежим ему навстречу. Азраил летает над нашими головами. (Бегут к дверям.)
Навстречу им Калин-Гирей со свитой.
