— Уважаемые пассажиры! Поезд «Белград — Москва» отправляется с первого пути! Нумерация вагонов начинается с головы поезда! Повтор-ряю!
И калики переезжие заскочили в свой вагон и, высунувшись в открытую дверь тамбура, принялись в пять рук махать девочке с цоевским подбородком и порхавшей над ее головой синей птице.
Вдруг Шишок крепко выругался: дескать, о-ох, голова моя садовая! Ваня вопросительно поглядел на него, а домовик сказал: мол, вспомнил я начало самовильской песни: «Когда ястреб снесет железны яйца, когда упадут те яйца на землю и порушат хороший мост…»
— А моста-то ведь там и не было!
— Где? — спросил мальчик.
— Где-где! В Бутмире, где мы самовилу Мадленку сыскали!
Ваня Житный призадумался и сказал: а, может, де, имелся в виду воздушный мост между странами?.. Но домовик покачал головой: дескать, боюсь я, что обмишулились мы — не ту приняли за вилу! Мальчик поглядел на одинокую фигурку на перроне, обратившуюся уже в белую точку, и упавшим голосом спросил:
— Значит — все-таки Росица Брегович?!
— Или Яна Божич… Или дядя Дойчин… Или Балдо Тврко… Или… бабушка Видосава…
— Опять двадцать пять! — воскликнул Ваня.
Всю дорогу и так и сяк мараковали, но ни к какому выводу не пришли. Мальчик упирал на то, что, дескать, раз сама Златыгорка решила, что госсекретарь США — вила, то, значит, так оно и есть! А домовик противоречил: мол, и на старуху бывает проруха — обозналась крылатая девушка, а они попали под магнетизм самовильских слов.
Лешак в это время по-прежнему занимался яблоневым стволом, который прихватил с собой: голый, вкусно пахнущий стволик расписывал следами своих крепких зубов. Ваня решил, что полесовый, в честь возвращенья на родину, готовит себе знатное угощенье — вроде праздничного торта, который украшают розочками и всякими подходящими к случаю глаголами: поздравляю, желаю, будь…
Но, между делом, успевали пассажиры и в картишки перекинуться: на сей раз втроем с мальчишком- с-локоток, который играл сам за себя. И продул мелкому пройдохе не только Ваня Житный, но и Шишок!
Как только пересекли границу, в первом же городке, домовик выскочил из вагона, пал на колени, приложился к перронной пыли и воскликнул: дескать, вот и дождались — прибыли! Вот, де, она — Рассея- матушка! И ажно чуть было не всплакнул опять.
…А в Москве, на площади у трех вокзалов, когда на последние денежки купили билеты до Чудова и шли уж на посадку, у подземного перехода Шишок вновь выпустил мальчишка-с-локоток из своего левого рукава. Ручной мальчишок, заскочив на пыльный ботинок домового, крепко обхватил его ногу в пятнистой штанине, показал Ване с Березаем малиновый язычишко и, скатившись по ступенькам, скрылся среди смешанного леса шагающих ног.
Ваня Житный спросил: куда это ты его послал? А Шишок отвечает: это, де, он меня послал, а я отпустил его на волю! Ваня так и сел: как это, дескать, на волю?.. Он же часть тебя!.. А домовик со вздохом сказал: мол, очень уж хорошо он нам послужил, многое сделал, не смог, де, я отказать мальчишку в такой малости…
Ваня воскликнул:
— А как же твоя рука — что ж ты на всю жизнь теперь останешься одноруким?!
Домовик ничего не ответил. Ваня Житный головой покачал и спросил: а не пропадет ли мальчишок- с-локоток на гиблом пространстве меж тремя вокзалами? Но потом подумал-подумал и решил: нет, не пропадет!..
И вот, наконец, сели трое друзей в поезд, который под перестук колес повез их домой. Денежки-то поясничные все кончились, так что пришлось затянуть пояса.
По радио бесконечный шансон крутили, а иногда передавали новости, из которых стало известно, что шестнадцатого июня под прикрытием войск НАТО боевики OAK вошли в Приштину — и началось массовое изгнание сербов из столицы Косова. К концу первой недели южные районы края покинули около восьмидесяти тысяч сербских беженцев.
Далее сообщалось, что в городе Призрен албанские сепаратисты сожгли женский монастырь пятнадцатого века. Двадцать третьего и двадцать четвертого июня на глазах натовских миротворцев был разрушен соборный храм в городе Джаковица, находившийся в самом центре города. Разграблен и сожжен монастырь Зочиште четырнадцатого века, главной святыней которого были мощи святых Косьмы и Дамиана, покоившиеся там уже многие века и дававшие исцеление десяткам тысяч людей, в том числе и албанцам. Сожжена церковь святого Стефана, построенная в четырнадцатом веке в селе Неродимле…
Услыхав про Неродимле, мальчик с домовиком переглянулись: неужто?! Значит, и солнышко-оберег не помог храму выстоять…
— Как там наша Грачаница — стоит ли еще?! — воскликнул в тоске Ваня Житный и вздохнул. — Получается, зря мы съездили: самовилу не нашли, да и… наши зря старались — занимали Слатину, ничего у них не вышло, вон что в Косове-то творится… Не помогли мы, значит, сербам…
Шишок отвернулся, долго молчал, после угрюмо выговорил:
— Жизнь прожить — что Косово поле перейти… Ну, да хоть показали наши дяде Весту, что есть еще порох в пороховницах, теперь натовцы, поди, семь раз отмерят, прежде чем станут резать… А что касается самовилы… Стоит ведь белый свет-от! Значит: так ли, иначе ли — а мы ее спасли, хоть и сами не ведаем как!..
Постень поплелся за кипятком, а мальчик крикнул вслед: и мне принеси чайку-то!.. Шишок кивнул, а Ваня тут заметил, что он вещмешок с собой прихватил — это еще зачем?!
Мальчик уж беспокоиться начал — да… воротился домовой!
Но что такое: уходил Шишок с одной рукой, вернулся… с двумя — несет стаканы, сунутые в железнодорожные подстаканники, в обеих руках!
Ваня Житный вскричал: дескать, как так?! А Шишок ухмыляется: а вот так, де! Стаканы на стол поставил, и оказалось: левая-то рука висит у домового чуть не до колена, и пальцы на ней куда длиньше, чем на правой… Что же это такое?!
А постень рукав тут задрал и показывает свежий рубец над локтем. Ваня ничего понять не может, и Шишок тогда хмуро пояснил: мол, это рука Бояна Юговича, помнишь, де, вороны сронили ее на Косовом Поле, а мы поймали, я сохранил ведь ее, а теперь взял да и приживил сербскую шуицу… Так что, дескать, я теперь частично историк… али, де, Боян Югович — частично я…
Мальчик только головой покачал: ничего себе!
Уже почти подъезжали, и Ваня Житный хватился вдруг перышка, которое слетело с неба, когда пернатые ценой жизни взорвали бомбардировщик Б-52… Все перерыл — нету пера! Страшно рассердился, стал пенять Шишку: дескать, это мальчишок твой украл перышко, больше, де, некому! Домовик плечами жмет: я, мол, за него не ответчик — у него теперь своя воля…
— Своя воля!.. — проворчал Ваня. — Мазуриком станет твой мальчишок, как пить дать: в форточки лазать умеет, финкой орудовать тоже… В криминальные структуры подастся…
Шишок проворчал: а может, наоборот — сыщиком заделается! Ваня недоверчиво хмыкнул. До слез было жаль перышка — ничего ведь теперь не осталось от пернатых героев…
И тут вдруг лешак, выслушав пререканья мальчика с домовиком, решил сделать еще одно вокзальное сообщение, как оказалось, последнее:
— Уважаемые пассажиры! Поезд «Косово Поле — Теряевский Лес» прибывает на четвертый путь, пятую платформу. Нумерация вагонов идет с хвоста поезда! Повтор-ряю!
Ваня выглянул в окошко: и вправду — приближается полустанок «Сороковой километр». Но ведь, как пить дать, проскочит его скорый на всех парах!
Ан нет — тормозить стал состав-от: может, Березай слово такое знает, которого слушаются поезда?! Может, приручил лешачонок железнодорожный состав, как верного пса…
Остановился поезд, друзья подбежали к двери, а та сама собой отворилась, часть пола откинулась, и показались железные ступени — Березай, державший в руке желтый яблоневый ствол, сплошь
