Шампанское подходило к концу, но у меня в запасе была еще бутылка венгерской сливовицы, и это внушало уверенность в том, что с исчезновением шампанского праздник не пойдет на убыль.
– За что? – спросил я, снова подняв бокал.
– За нас! – снова сказала Лена.
– Этот тост уже был.
– Хорошее должно повторяться, – она посмотрела мне в глаза и снова улыбнулась, только улыбка в этот раз получилась у нее какой-то твердой и самоуверенной.
Спать мы легли далеко за полночь, а заснули, наверное, только под утро. Моя энергия, так будоражившая меня с самого утра, наконец нашла выход. Но и у нее оказалось не меньше энергии, а может, даже и больше, потому что под утро, когда руки мои устали от объятий и ласк и дрема уже опутывала сознание, ее руки все еще гладили меня, а губы мягко прикасались к плечам, к шее. И я лежал неподвижно, как побежденный ею.
Глава 27
За окном лежал декабрь, лежал, укрытый хрустящим снегом. Его морозное дыхание врывалось в раскрытую форточку и наполняло воздух моей квартиры свежестью.
Уже третий день Лена хозяйничала у меня, и нам обоим это нравилось, но, наверное, по-разному. Только время от времени приходила мысль, огорчавшая меня, мысль о том, что такие блаженные, счастливые моменты наших отношений уже не раз прерывались и я снова оставался один в квартире, еще наполненной ее дыханием. И все еще чувствуя ее дыхание, но не видя ее, я начинал копить в своей душе одиночество, начинал как-то заискивающе смотреть на молчащий телефонный аппарат, будто ждал от него помощи. Я старался прогонять эти мысли, я не давал им возможности испортить мой праздник, хотя праздник этот был не только моим. Это был НАШ праздник.
Я наблюдал за Леной и понимал, что ей наши несколькодневные иллюзии совместной жизни нравятся не меньше, чем мне. Я по нескольку раз в день ставил кассету с музыкой Корелли. Нет, Лена не психовала и не нуждалась в успокоительном воздействии этой музыки. Просто нежность скрипок очень подходила той атмосфере, в которой мы наслаждались друг другом. Под такую музыку было легче отбиваться от назойливых мыслей о временности и скоротечности этих счастливых моментов.
Я уже понимал, чего хочу. А хотел я банального постоянства. Для непрерывного ощущения счастья я нуждался в совместимости и совместности с женщиной. И то, и другое присутствовало в наших с Леной отношениях, и только неизвестный мне график ее жизни нарушал идиллию. Но, возможно, только я стремился к этой идиллии. Может быть, она относилась к нашим длительным свиданиям, как к наркотику, помогавшему ей жить в остальные, не известные мне моменты ее жизни.
Я не хотел, я боялся просить ее о большем. Мне просто надо было найти себе занятие, которое отвлекало бы меня от ее временного отсутствия. Лишь бы ее отсутствие было действительно временным!
– На ужин будет картошка-фри! – радостно объявила она.
И посмотрела в окно.
– Зима, а крестьяне не торжествуют! – прозвучал ее звонкий голос из кухни. – Эй, ты слышишь меня?
– Да, – ответил я.
– Когда мы в школе учили некрасова, я думала, что крестьяне при царе неплохо жили. Зимой они отдыхали. Зима, крестьяне торжествуют…
Я пришел на кухню.
– Дались тебе эти крестьяне! – усмехнулся.
– А чего, представляешь – домик в селе, из трубы на крыше – дымок, внутри тепло, и мы пьем чай с клубничным вареньем…
– У самовара я и моя Маша, – пропел я и вздохнул.
Зазвонил телефон, и я даже удивился – Лена здесь, кто же еще может звонить? Может, Дима?
– Алло, добрый день, Толю можно? – попросил женский голос.
– Это Толя, – сказал я.
– Извините, что я вас беспокою… Это Марина, помните, вы заходили… Жена Кости…
– Да-да, – сказал я.
– Вы понимаете… мне очень неудобно вас просить… но просто больше некого… Вы не могли бы сегодня подойти ко мне к шести?
– Думаю, что могу, – осторожно ответил я. – А чем я могу помочь?..
Марина замялась, я слышал в трубке ее дыхание и терпеливо ждал – она, видимо, подбирала слова. Я вспомнил наш с ней разговор на ее кухне, вспомнил ее длинные паузы, превращавшие иногда каждое сказанное слово в отдельное предложение.
– Мне очень надо сегодня уйти по одному делу… на два часа… и не с кем Мишу оставить…
– А-а! – вырвался у меня возглас удивления.
– Вы сможете? – услышал я из трубки ее голос, наполненный тревожным ожиданием.
– Да-да, – сказал я кивая. – В шесть…
– Спасибо большое… – облегченно выдохнула она.
Я положил трубку, но так и остался стоять у телефона, озадаченный этой просьбой.
– Кто это? – спросила Лена, кивнув на телефон.
– Марина, помнишь, я тебе рассказывал, как я деньги относил…
– А что она хочет?
– Просит с ее ребенком два часа посидеть…
– Тебя? – удивилась Лена. – А ты что, пеленать умеешь?
Она рассмеялась.
А мне было не смешно.
– Справишься! – Лена похлопала меня по плечу. – Ребенку-то сколько?
Я пожал плечами.
– Несколько месяцев, вроде…
– А ты детский крик переносишь? – с улыбкой спросила Лена.
– Не знаю, еще не переносил, – попробовал отшутиться я, но улыбнуться в ответ не смог.
Я был озадачен этой просьбой, да и сам звонок Марины ворвался в наш временный совместный мир как-то агрессивно. Он что-то разрушил, не только тишину. Он заставил вспомнить о Косте, обо всей этой истории. И мои мысли заметались по недавнему прошлому, словно пытаясь отыскать там что-то. Я вдруг, на какое-то мгновение, забыл о Лене, но тут же спохватился и, чтобы было легче сопротивляться внезапно нагрянувшему прошлому, подошел к Лене. Я смотрел ей в лицо, стараясь убрать все из своей головы, все, кроме ее образа.
– Что с тобой? – испуганно спросила она. – У тебя руки дрожат!
– А ты обними меня! – попросил я, не будучи в силах улыбнуться, но стараясь говорить как можно мягче, как можно нежнее, чтобы сам голос заменил мою улыбку.
Несколько минут мы стояли обнявшись. Я вдыхал запах ее волос, шептал как заклинание: «Я люблю тебя! Я люблю тебя!» И не думал о значении этих слов. Я как бы сам себя успокаивал, но чуть позже, может быть, через полчаса, я понял, что Лена для меня – как музыка Корелли для нее самой. Она – мое успокоительное и одновременно мое спокойствие. А слова «Я люблю тебя!» были самой высшей степенью выражения благодарности. Это как миллион обычных «спасибо», сконцентрировавших весь свой заряд, всю свою энергию в одной короткой фразе, фразе-заклинании. Я не придумал это, я просто понял значение этой фразы, обычно, как мне теперь казалось, используемой не к месту, в ситуациях, требующих более простых и обыденных выражений.
Я был счастлив и уже мог спокойно улыбаться, только Лена, которую я все еще прижимал к своей груди, пока не видела моей улыбки.
Глава 28
Было уже темно, когда я подошел к дому Марины. Дверь она открыла буквально в момент моего звонка
