— И что же теперь нам делать?
Джессон бережно зачехлил часы.
— Вернуться к исходной позиции.
Через секунду-другую я сообразил:
— Так вы считаете, у Штольца нет часов? Но вы же были уверены! К тому же в вашем свитке… — Я осекся, но слово, как известно, не воробей. И потом с меня было достаточно. — Все кончено, мистер Джессон.
— Что именно?
Указав на часовой механизм, я со значением произнес:
— Хозяин и раб отныне не вместе.
— Как прикажете это понимать?
— Идемте со мной. — Я вышел из галереи в салон и остановился у глобуса. — Ведь Штольц не единственный, кто сочиняет байки, верно? — Я крутанул глобус, тихий шорох внутри подтвердил, что свиток на месте. — Хотите, поговорим об ином предмете насмешек? А начнем с расхожего вашего выражения. О том, что лично вы находите рай угнетающим местом. — Глобус остановился. — Вот так. Я знаю все. Знаю о моей реинкарнации в образе пажа, жалкого мальчишки на побегушках. — Я нашел на глобусе островок, по очертаниям напоминавший почки, надавил на потайную кнопку. Глобус распался на две части.
— Но как? — пробормотал Джессон. — Когда?..
— Случайно наткнулся. Во время поисков «Часослова». — Я извлек свиток. — Если б вы воздержались от каламбуров на тему рая, мне бы и в голову не пришло сунуться сюда. И я бы не узнал, что вы воруете мои мысли с целью сочинить исторический роман весьма сомнительного свойства.
— Вы начитались Генри Джеймса. Что я могу сказать в свое оправдание? Да хотя бы то, что вы такой же вор, как и я, ничуть не лучше. Да, верно, я хранил эти бумаги втайне, но по крайней мере не зашифровывал их в отличие от некоторых. И не носил с собой записной книжки, привязанной к лацкану пиджака!
— Я успел продвинуться дальше своих записных книжек, мистер Джессон!
— Неужели? Но разве для вас, Александр, я был не более чем возможностью громко заявить о себе, удовлетворить жажду самоутверждения? Паразит, живущий во мне, снедает и вас. И еще помните: любые записи подобного рода есть не что иное, как воровство. Я хоть по крайней мере платил за то, что краду. Я хотя бы пытался написать роман, Александр. А что пользы от ваших зашифрованных записей?..
Эта атака окончательно взбесила меня.
— Почему вы вечно искажаете факты?
Джессон злобно усмехнулся:
— Скажите, Александр, вы когда-нибудь признаете свои ошибки? Напомните, как звали того человека, который пытался доказать, что библиотекари — люди без эмоций?
— Да идите вы к дьяволу со своими эмоциями! Вы никогда не собирались по-настоящему работать вместе со мной, мистер Джессон. Я никогда не был вашим Босуэллом.
— Н-нет, были, — пробормотал он. — И я надеюсь, до сих пор им являетесь.
— Ничего подобного! Я читал ваши наброски. И меня вовсе не греет идея быть вашим преисполненным сомнений пажом.
— Это раб преисполнен сомнений. Ладно, как бы там ни было, признаю, данные строки могли показаться несколько оскорбительными. И потом вы уже больше не похожи на пажа, Александр. Не хочу показаться снисходительным, но вы за последнее время очень выросли.
— Вот это верно. Теперь я уже способен вкусить всю прелесть предательства.
— Что это вы имеете в виду?
— А вот что. Неужели вы думаете, что Штольц в одиночку придумывал все эти трюки в ангаре? Неужели вас не насторожил тот факт, что механическое пианино играло там «Часы» Гайдна?
Джессон покосился на клавесин. На нем по-прежнему лежали ноты. Потом он перевел взгляд на меня. Только тут до него дошло.
— Ах ты, неблагодарная тварь!
— Так, значит, вот как вы заговорили теперь со своим дружком? — Я швырнул на пол свиток и наблюдал за тем, как он, разворачиваясь, покатился по ковру.
Джессон остановил рулон шлепанцем, поднял его и начал скручивать бумагу. Полоска бумаги приподнялась над ковром, образуя хрупкий мостик между автором и его героем. И тут я оказался перед выбором. Можно было преодолеть эту хрупкую преграду и сделать шаг к примирению, можно было вырвать бумагу из рук Джессона и окончательно с ним рассориться. Я выбрал третий вариант. Развернулся и вышел из «Фестиналенте», цитируя строки из Джонсона: «Из всех печалей, что нам травят путь земной, нет горше и обидней шутки злой».
Глава 59
— Alors?[52] — осведомилась Ник.
— Давай, выкладывай, — сказал Нортон.
— Так он купился на эту хохму? — нетерпеливо спросил Спиайт.
— Да едва сам не положил голову на ту плаху, — ответил я.
— А молескиновые стельки произвели впечатление? — спросил Нортон.
— Ага.
— И вся эта муть насчет сигнализации и минирования?
— И она тоже.
— Ну а как прошло представление с плавающими в воздухе часами?
— Как по маслу.
Я прошел по коридору, жена и оба моих друга следовали по пятам. Я тяжело рухнул на кушетку.
— Нельзя ли отложить отчет до завтра? Я просто ног под собой не чую.
— Не выйдет, — сказал Нортон. — Даром, что ли, мы прождали всю ночь? Нам нужен самый подробный отчет, и немедленно!
Ник присела рядом со мной на кушетку.
— Так Отшельник ни о чем не догадался?
— Он понял, что часов у Штольца нет. И что видеопленка с разрушением брегета — фальшивка. Штольц ошибся со звоном. Но вот чего не заподозрил Джессон, так это нашего участия. И тут я не выдержал и сам раскололся. Наверное, просто перегорел. И дело приняло довольно неприятный оборот.
Ник нервно покосилась на меня:
— Так все кончено?
— Определенно.
— На чем вы все-таки остановились? — спросил Спиайт.
— Если коротко, то на следующем: отныне Генри Джеймс Джессон-третий будет добиваться «Королевы» в одиночку.
— Замечательно, — пробормотал Нортон. — Но разве не можем мы еще раз наведаться в Пассаж к Штольцу? И как именно выглядела кончина этих часов? Где-то я вычитал о чудесах, которые его техники проделывают с параллельной проекцией.
— Да, это они умеют, и не только на экране. Но я ведь уже говорил, мы с Джессоном расстались раз и навсегда, причем не самым лучшим образом.
— Ну и как же лучше решить эту проблему?
— Какую? Мою с Джессоном?
— Да нет, — сказал Нортон. — С просмотром фильма.
Переубеждать его, похоже, было бессмысленно.
— Помнишь известный снимок атомной бомбы? Так вот, если совместить это облако в виде гриба с
