— Один готов, — бурчу я под нос, но Алекс находит происшествие забавным.
Я решаю, что пора вставать с постели, которая представляет собой одеяло, положенное на дощатый пол, и поднимаюсь. Спал я в одежде; голова взъерошена. Зевая, иду на кухню вслед за Алексом, не торопясь, в отличие от него. Мистера Вигглса я беру с собой. Друзьям положено всюду ходить вместе.
За столом сидит полноватая девушка-подросток со светлыми бровями и крашеными темными волосам. Когда мы появляемся, она злобно смотрит на нас и говорит: «Вы опаздываете».
Это Амалия. Ей пятнадцать лет. В ее спальне стоят часы, идущие в обратную сторону — знаете, такие продают накануне Нового года, — они отсчитывают дни, оставшиеся до ее шестнадцатилетия. Амалия, очевидно, придает будущему событию большое значение, потому что специально принесла часы вчера вечером из комнаты, чтобы показать мне. До шестнадцатилетия осталось 236 дней. Я сказал ей, что, может быть, не стоит быть такой нетерпеливой, потому что, когда ей исполнится шестнадцать, она может обнаружить, что в ее роду есть пассивные гены суперзлодейства, и тогда останется только жалеть о том, что беззаботные дни счастливого детства прошли.
— Вы не могли хотя бы одеться для начала? — спрашивает Амалия, глядя на нас с отвращением. Не знаю уж, кого она имеет в виду — меня, спавшего в одежде всю ночь, или Алекса, разгуливающего в наполовину расстегнутой пижаме. Оба мы попадаем под определение полуодетых или плохо одетых людей: я выгляжу помятым, а Алекс — неряшливым.
Сажусь за стол напротив Амалии и ставлю рядом мистера Вигглса. Амалия корчит гримасу. На веках у нее розовато-лиловые тени, и остается только надеяться, что она нанесла на лицо эту боевую раскраску дикаря не для того, чтобы произвести впечатление на старого доброго Дэмиена. Я все-таки наполовину ее брат, да к тому же заклятый враг, поэтому не должен интересовать ее как мужчина.
— Что это такое? — спрашивает она, щурясь, чтобы получше разглядеть мистера Вигглса.
— Это доктор Вигглс, известный ранее под именем мистера Вигглса. Он только что закончил аспирантуру и защитил докторскую по литературе начала двадцатого века.
Даже если бы у мистера Вигглса не было ученой степени, я все равно бы рискнул сказать, что он умнее Амалии.
— Ненормальный, — бормочет она под нос, словно ее убежденность в моей неполноценности оправдывает необходимость произносить такие вещи вслух. — Не слишком ли ты стар для детских игрушек?
— Доктор Вигглс — продукт высоких технологий. Кроме того, «детские игрушки» не пишут докторских диссертаций.
Амалия не находит, что на это ответить. Я ее сразил.
— Ладно, понятно, — тянет она, сердито глядя на меня и закатывая глаза к потолку.
Из спальни, прихрамывая, выходит Хелен, жена моего отца и мать моих сводных братьев и сестер. За ее ногу цепляется Джессика, младшая сестра Амалии и Алекса. Ей всего два года. Хелен тоже супергероиня, хотя я пока не понял, какими сверхспособностями она обладает.
На данный момент Джессика нравится мне больше остальных, потому что она меньше всех говорит, называет меня «мальчиком» и возделывает свой собственный маленький огород во дворе. У нее есть две грядки, из которых, вместо всходов, торчат таблички с изображениями овощей, растущих там, по мнению Джессики. Кажется, на одной из табличек изображен помидор, а на других — нечто среднее между морковью и цветной капустой. Не знаю уж, посеяно там на самом деле что-нибудь или нет.
— Мальчик! — говорит Джессика, прячась за ноги матери и показывая на меня грязным пальчиком.
— Да, Джесс, — подтверждает Хелен, — это мальчик!
Слова «это мальчик» она произносит, нарочито сюсюкая, намекая, видимо, на слащавые надписи на открытках и воздушных шариках, которые принято дарить тем, у кого в доме появился ребенок.
У Хелен длинные, до плеч, светлые волосы и антикварный магазин где-то в деловой части города.
Я заметил, что она почему-то всегда прихрамывает, даже в те моменты, когда Джессика не пытается вскарабкаться по ее ноге.
Джессика решает рискнуть и, перестав прятаться за мамины ноги, выбирается вперед и мчится к обеденному столу. Оказавшись рядом, она смотрит на меня огромными голубыми глазами.
— Джесс, — говорит Амалия, хлопая по стулу, стоящему рядом с ней. — Садись сюда, Джесс.
Джессика, игнорируя ее, продолжает смотреть на меня.
Амалия продолжает подзывать ее, как кошку, пока Джессика не оборачивается к ней и не говорит «Нет!» необыкновенно суровым тоном. Еще один плюс в ее пользу, с моей точки зрения.
Амалия разочарованно вздыхает. При этом она издает звук, похожий на гудок, который дает машинист локомотива, обнаружив на путях целое стадо коров.
— Никто в этом доме меня не слушает!
Упираюсь локтями в крышку стола, кладу подбородок на руки и пристально смотрю на Амалию.
— Я слушаю, Амалия. Расскажи мне, какие у тебя трудности.
Услышав это, Амалия окончательно впадает в уныние, хотя, очевидно, на какую-то секунду ей явно показалось, что я говорю серьезно. Я продолжаю пялится на нее, даже не мигая.
— Мам! — кричит она. — Ненормальный мутант, которого привел в дом отец, смотрит на меня!
Хелен отходит от плиты, помешивая ложкой в кастрюле с тестом для блинов, которую она держит в руках.
— Ничего не могу с собой поделать, — говорю я, умудрившись удержаться от смеха, что, на мой взгляд, заслуживает особой премии. — Я пленен ее красотой.
Амалия выглядит, как человек, которого вот-вот стошнит.
— Амалия, будь вежливой, — сердито отчитывает ее Хелен.
— Но, ма-а-а-а-а-а-ам!
— Амалия! — говорит Хелен еще строже, забывая о том, что секунду назад мешала тесто. Капли падают с ложки, протянутой в сторону дочери указующей рукой. Хелен показывает на меня подбородком, пытаясь объяснить Амалии, что обсуждать такие вещи вслух в моем присутствии неэтично. Странно, думаю я, зачем пытаться делать вид, что ничего не происходит? Можно подумать, я каким-то образом мог все еще не заметить того, что они говорят обо мне.
— Мы с тобой уже все обсудили, — произносит Хелен напряженным голосом сквозь плотно стиснутые зубы.
Хелен, кажется, находится во власти заблуждения, считая, что Гордон «спас» меня, избавив от ужасной жизни, которую я вел в жуткой берлоге дикарей и аморальных суперзлодеев. Гордона она, однако, с тех пор как стало известно о моем существовании, не жалует, и ему приходится спать на диване, хотя они даже не были вместе, когда он случайно зачал меня. (В принципе могли уже и быть, потому как разница в возрасте между мной и Амалией всего восемь месяцев.) Хелен полагает, что я несчастный беженец, и старается не травмировать мою нежную душу, чтобы я, не дай бог, не почувствовал себя чужим. Я же, в свою очередь, думаю, что знай она правду, а именно: что я суперзлодей по убеждению, от всей души презирающий все, что имеет отношение к супергеройству, — она бы так стараться не стала.
— Ты будешь учиться летать? — спрашивает Алекс, забираясь с ногами на стул рядом со мной.
— Нет! — хором отвечаем мы с Амалией. Я косо смотрю на нее; она отвечает мне тем же.
— Алекс, не смей стоять на стульях, — злобно шипит на брата Амалия. — Ты портишь мебель!
Алекс ее не слушает.
— Ты будешь учиться, — говорит он мне. — Так сказал мне папа вчера вечером.
Я смеюсь. Негромко, просто слегка усмехаюсь под нос.
— Прости, если разочарую, Алекс, но этого не будет.
Мальчика, похоже, мои слова не убеждают.
— А ты откуда знаешь?
Оттуда, думаю я, что в ближайшее время я буду неустанно молиться, чтобы Господь позволил мне унаследовать мамины лазерные глаза или сподобил сделать что-нибудь еще в этом роде — словом, нечто такое, что никоим образом не относится к умениям, которыми обладает Гордон.
— Буду суперзлодеем, — объясняю я, — а ни один уважающий себя злодей не умеет летать.
