— Здо-орово! Мне стоит посмотреть спектакль?
Я невесело рассмеялся.
— Сколько документов в коробках?
— Тысячи четыре или пять… Может, больше, точно неизвестно.
— Попробуй представить шоу: я, любовно поглаживая, осматриваю каждую из этих бумаг.
— Ладно, тогда зайду попозже.
— Договорились.
Рик вышел в коридор, а когда стихли его шаги, я пододвинул поближе одну из коробок и приступил.
Отклик, который я чувствую, прикасаясь к неодушевленным предметам, не сравнить с тем мощным информационным потоком, что я получаю от живых людей; с предметами все гораздо слабее и рассеяннее, а порой, если честно, отклика вообще нет. Если кто-то взял молоток, чтобы проломить вам череп, взрывчатый заряд гнева убийцы и вашей агонии сохранится в дереве или вулканизированной резине ручки. Впоследствии, если человек с моими способностями придет и коснется ручки —
Однако большинство вещей, к которым вы прикасаетесь, такого объема информации не несут или, что еще хуже, попадают ко мне через десятые (в буквальном смысле) руки. Чем старше предмет, тем более грязен и размыт эмоционально-информационный отклик. В качестве последнего штриха добавлю: когда изгоняющий нечисть берет предмет, его собственные эмоции добавляют к уже наложенным еще один слой. В итоге создается впечатление, что снимаешь отпечатки пальцев с тающей льдинки.
Зато в нормальных условиях «общение» с предметами дается мне очень и очень неплохо.
Вывалив документы на стол, я постарался разложить их более или менее ровным слоем. Затем провел над ними левой ладонью, представляя, что растопыренные пальцы — стальные кольца на рабочей части маленьких металлоискателей. Я не спешил, двигая рукой туда-сюда над старыми письмами и открытками. Мало-помалу в голове сложился образ — трехмерная сеть, в которой вертикальной осью служило время. Сеть смутных и бесформенных ощущений, размытых и смешанных до неразборчивости — этакая безвкусная солянка чувств и воспоминаний.
Когда образ сложился окончательно, я подключил вторую руку. Левая неподвижно висела над бумагами, а правая легонько касалась то одного документа, то другого, тыкая и простукивая самые многообещающие.
Вообще-то дело не такое сложное, я ведь уже дважды встречался с призраком, и оба раза он воздействовал на мое сознание, оставив неполное и довольно размытое впечатление. Теперь в огромной массе документов я искал нечто способное дополнить его и конкретизировать. Когда впечатление станет достаточно ярким и законченным, можно будет снять с пояса вистл и завершить начатое: четкие настройки станут основной идеей заклинания, а музыка — силой, приводящей его в действие.
Через пятнадцать минут я понял: ничего; аккуратно сложил документы в коробку и притянул поближе к себе вторую. Дальше все по привычной схеме: вскрыл, выложил старые документы на стол и начал «считывать».
Так прошла первая половина дня. Работал я размеренно, старательно укрощая собственные эмоции; спешка и разочарование сейчас ни к чему.
Я потерял счет времени — не из-за однообразия действий, а из-за впечатления, которое производили документы, обладавшие собственным, хоть и слабым, притяжением. Я погрузился в этот туманный палимпсест и возвращаться в промозглый ноябрьский день, служивший мне отправной точкой, становилось все труднее. Ни день, ни я никуда не делись, просто настоящее постепенно вымывалось из мыслей. Мало- помалу я перестал слышать, как в трубах журчит вода, а на верхних этажах хлопают двери: сознание сместилось в другую плоскость, вышло за пределы временного потока.
Лишь раз я вроде бы что-то почувствовал: коснулся фотографии и очень ясно увидел плачущую женщину. Совсем молодая, сильно расстроенная. Образ был пустым, словно яркое пятно, остающееся на сетчатке после того, как сам источник раздражения исчезает. Какие уж тут эмоции! На фотографии улица, судя по всему, где-то в Восточной Европе. Городок маленький, серый, забытый богом и временем.
Работа мысли почти вывела меня из транса, и я неожиданно уловил пронзительный звон тоненьких голосков и дрожание пола под ногами чудища с шестьюдесятью короткими, но проворными ножками. Взяв себя в руки, я выполз из трехмерной эмоциональной сети в свою плоть и протер глаза. Шум усилился; я вышел за дверь и огляделся. Коридор кишел детьми в синих блейзерах с красными значками на карманах. В руках у малышей по смятому листочку. Работают в парах, но соперников из виду не выпускают — наверное, ведут какую-то игру с целью заработать хорошую оценку.
— Это же не гипсовая лепнина! — Маленькая светловолосая девочка кричала на своего напарника, а тот в полном замешательстве не мог вымолвить ни слова. — Сюда просто огнетушитель вешают! Нам нужно найти гипсовую лепнину!
Дети волнами накатывали в коридор, пристально оглядывали стены, пол и потолок, а потом убегали, бросая слабых и нерасторопных. Где-то вдали послышался крик Джона Тайлера: «Нет, на другой этаж не ходить! Не смейте! Я скажу, когда можно будет подняться по лестнице».
Судя по интонации, еще чуть-чуть — и у него истерика начнется.
Кто-то из детей уронил листочек, и я, подняв его, стал изучать.
«ОХОТА ЗА АРХИТЕКТУРНЫМИ СОКРОВИЩАМИ БОННИНГТОНСКОГО АРХИВА». Ниже шел список архитектурных объектов, составленный так, чтобы детишки почувствовали своеобразный вызов:
«СКОЛЬКО СМОЖЕШЬ НАЙТИ ТЫ? ПОТОЛОЧНАЯ РОЗЕТКА, СТЕНОВАЯ ПАНЕЛЬ, ФРОНТОН» и так далее. Напротив каждого пункта окошко для галочки. Пункт первый, который уже отметили, гласил: «МОЙ НАПАРНИК».
Я вернулся в хранилище, радуясь, что Джон замаливает вчерашний грешок: лучших воспитательных работ не придумаешь! Ненавязчивая мягкость и туманная логика прошлого накрыли меня с головой, обвив мысли бесформенной, но удивительно прочной сетью, которую я сплел сам. Безликим потоком текли часы: я методично прорабатывал содержимое коробок. В результате — уже приевшаяся каша эмоций, слишком жидкая и пустая, чтобы насытиться, и слишком пресная, чтобы насладиться вкусом.
В следующий раз я вернулся к реальности, почувствовав, что свет стал другим: неудивительно, пасмурный ноябрьский день уже начал гаснуть. На часах половина шестого, а мне еще осталось проверить пять коробок. Вывод — искомое обнаружить так и не удалось: ни на одной из страниц, к которым я прикасался, не было ни запаха, ни следа призрачной женщины.
Интуиция подсказывала: нужно идти дальше, однако унылая атмосфера хранилища сильным ознобом терзала мое тело. «Охотящиеся за сокровищами» дети немного подпитали мои эмоционально-душевные резервы, но заряд быстро иссяк. К тому же часы работы архива подходили к концу, значит, если я решу задержаться, нужно, чтобы кто-то запер входную дверь. Сладко зевнув, я потянулся, а потом заставил себя встать и вернуться в мастерскую.
За исключением Элис, там собралась вся честная компания: Шерил с Джоном Тайлером работали за компьютерами, Рик сосредоточенно заносил длинный список каких-то имен из старого документа в ноутбук, а незнакомый мне рыжий парень делал ксерокопии. Оказалось, это еще один работник на полставки; по словам Шерил, его зовут Уил.
— Как успехи? — поинтересовался Клидеро.
— Не очень, — пробормотал я. — Работа в самом разгаре. Сегодня призрака не видели?
— Нет, — покачал головой Рик, — в Багдаде все спокойно.
— Порой, когда нарушается обычный ход событий, привидения на время исчезают. — Вообще-то я не из болтливых, просто любой ценой хотелось оттянуть неприятный момент: отчет перед Элис. — Духи очень привязываются к установившемуся порядку: могут веками обитать в облюбованном месте, но стоит сменить обои — исчезают.
Едва речь зашла о призраках, Шерил встрепенулась.
— А как насчет буйных? — спросила она. — У них тоже есть какой-то порядок или режим? Бывают, например, среди призраков серийные убийцы?
Уязвленный, Рик замахал перевязанной рукой.
— Слушай, Шерил, уже не смешно! Если не заметила, твои коллеги страдают… Нельзя ли относиться к
