Ему не было нужды беспокоиться. Фатер стояла перед зеркалом в ванной, уперев руки в бока и строго глядя на свое отражение. Вот почему она ушла из-за стола после своего поцелуя. Она слишком растрогалась и не хотела, чтобы он увидел ее плачущей, если дойдет до этого. Ни один мужчина прежде не предпринимал ради нее таких усилий. Более того, это произошло на первом свидании, когда они еще толком не знали друг друга. Как прекрасен был хотя бы один салат! А эта явная забота, которую он выказал, чтобы украсить стол, начиная от цветов и кончая тем, как каждое из блюд выглядело на тарелке.
Что это за парень? Ведь поехал в Египет только потому, что ему понравилась книга! Фатер не знала никого, кто был бы способен на такие необыкновенные поступки, ни среди мужчин, ни среди женщин. Он приготовил эту невкусную фулу просто потому, что хотел, чтобы она ее попробовала. И потом, это нежное, неуверенное выражение на его лице, когда он принес блюдо с фасолью и сказал, что это такое. Как можно достигнуть такого уровня взаимопонимания на первом свидании? Его поступки были такими же добрыми, как и его глаза. Что же ей теперь делать? Как сумеет она сказать ему, что он уже трижды завоевал ее сердце еще до того, как они попробовали те горькие шоколадные пирожные?
Ей это удалось. Позже, после того как они улеглись в постель, с ней случилось нечто странное. Когда оба они были истощены и в этом идиллическом состоянии то погружались в сонное забытье, то выплывали из него, Фатер вспомнила о мистере Шпилке. Это заставило ее улыбнуться, потому что она не думала о нем долгие годы. Почему же он пришел ей на ум именно теперь?
Ее учитель географии в седьмом классе, мистер Шпилке, с его нескончаемым запасом зеленых рубашек и страстью воодушевлять молодежь. Он любил географию и любил своих учеников. В конце концов в большинстве своем они тоже его полюбили, потому что он был славным парнем, и то обожание, с каким он относился к своему предмету, оказалось заразительным.
Фатер повернулась в постели к своему возлюбленному. Коснувшись кончиками пальцев его теплой щеки, она пробормотала: «Ты напоминаешь мне мистера Шпилке». Бен улыбнулся, но он был слишком утомлен, чтобы спросить, о ком она говорит. Странно было бы предположить, чтобы здесь, в постели, она вдруг стала думать о своем учителе географии из седьмого класса, но именно так оно и случилось. Прежде чем уснуть на распростертой руке Бена, Фатер поняла почему: хотя она еще не знала как следует этого Бенджамина Гулда, от него веяло таким же щедрым энтузиазмом, как от мистера Шпилке. Это было очень хорошим знаком. Потому что тот учитель был одним из немногих, кто оказал сильное влияние на жизнь Фатер Ландис и помог ей сделаться той женщиной, какой она была. Учительницей она стала отчасти потому, что Шпилке умел превращать скучный урок в захватывающее приключение, пусть даже его предмет совершенно ее не интересовал.
В течение жизни мы встречаем незначительное количество людей, которых решаем сохранить у себя в сердце. На протяжении лет перед нашими глазами проходит множество народу — любимых, родственников, друзей. Некоторые задерживаются ненадолго, а другие норовят остаться даже после того, как мы велели им удалиться. Но только немногим мы рады постоянно. Мистер Шпилке был для Фатер одним из таких людей.
Именно его и увидел Бен, когда открыл глаза на улице перед домом Даньелл Войлес: мистера Шпилке, мужчину в зеленой рубашке, к чьему дыханию теперь примешивался аромат фулы.
Они смотрели друг на друга, но ничего не говорили. Их окружала фантастическая музыка. Их окружали танцующие. Бен разглядывал этого человека и, хотя никогда прежде его не видел, ощущал уверенность, что что-то о нем знает, но вот что? Давным-давно Фатер рассказала ему про своего любимого учителя, но то был один из тысяч разговоров, что случаются между влюбленными. Как можно было ожидать, чтобы Бен помнил все, что она сказала? Фатер любила поговорить, и он любил в ней эту черту, любил ее слушать. Но в итоге он иной раз слушал ее не слишком внимательно, и, возможно, рассказ о мистере Шпилке пришелся на один из таких «иных разов». Тем не менее он был уверен, что знает что-то важное об этом мужчине в зеленой рубашке.
Бен посмотрел на Стэнли, который по-прежнему стоял на крыльце, и вспомнил слова Ангела Смерти насчет того, что он, Бен, сам вызвал сюда всех этих людей. Он посмотрел на женщину, танцевавшую с Фатер. Посмотрел на других танцующих.
Мистер Шпилке взглянул на часы у себя на запястье.
— Вам лучше поторопиться. Они скоро придут.
Обрадовавшись, что тот заговорил первым, Бен спросил:
— Прошу прощения, мы знакомы?
— Знакомы. Я — это ты. — Шпилке стал поочередно указывать на других пассажиров. — И он — это ты, и она, и, в общем, все мы — это ты.
— Вы — это я?
— Да, все мы. Мы — части твоей души, которые любит Фатер Ландис. Просто сегодня ты видишь нас скорее через ее восприятие, а не через свое. Как будто вместо того, чтобы воспользоваться зеркалом, ты закрыл глаза и попросил Фатер описать, как ты выглядишь. То, каким она тебя видит, отличается от того, каким ты видишь себя сам, знаешь ли.
— То есть я, в сущности, говорю сам с собой?
— В сущности, да, — сказал Шпилке. — Понимаешь, до этого ты из кожи вон лез, когда пытался объяснить это все Фатер через аналогию с гоночным болидом. Она ничего не поняла, и ты это почувствовал. Поэтому ты сделал хитроумный ход, сознательно или нет: ты велел своему эго помалкивать и призвал нас сюда, чтобы мы сами объяснили ей ситуацию, потому что она нас знает.
— А вы-то кто такие?
— Я ведь уже говорил — мы части твоей души, которые любит Фатер Ландис. Разница в том, что сегодня ты видишь их ее глазами, а не своими. Почему кто-то нас любит, Бен? Мы всегда пытаемся это понять, но лишь со своей точки зрения. Это так ограниченно. Иногда нас любят за такие черты, которых мы в себе даже не замечаем. К примеру, кто-то любит наши руки. Мои руки? С чего бы кому-то любить мои руки? Но у того, кто их любит, есть на это свои причины. Ты должен это осознать: Бен, которого они знают, отличается от того Бена, которого знаешь ты. Ты этого не помнишь, но Фатер однажды назвала тебя мистером Шпилке. Это я: я был ее школьным учителем. Дело в том, что какая-то твоя черта напомнила ей обо мне. О чем-то особенном во мне, что она любила и что увидела в тебе тоже. Это справедливо в отношении каждого из нас из этой машины — все мы в то или иное время были в жизни Фатер. В каждом из нас было что-то уникальное, что она любила. Эти же качества она увидела и в тебе.
— Так вот почему она узнала вас, а я не узнал?
— Именно так, — Шпилке снова взглянул на часы и разок стукнул пальцем по циферблату.
Бен не был удовлетворен ответом учителя.
— Как я мог позвать вас сюда, если никогда прежде вас не знал?
— Это сделал не ты. Это сделала Фатер. Она нас знает. Она пыталась понять, что с тобой происходит, но твое объяснение не имело для нее смысла. Ты увидел это и позволил ей выбрать те части Бена Гулда, которые могли бы объяснить ей, что к чему, куда лучше, чем пытался это сделать ты. Так она и поступила.
Оба взглянули на Фатер и ее партнершу по танцу. Они стояли совсем рядом. Женщина быстро говорила и постоянно жестикулировала, подчеркивая смысл сказанного. Фатер кивала, кивала и кивала, словно стараясь угнаться за всем, что выслушивала.
— Эта женщина — я? Но я никогда ее прежде не видел!
Шпилке распростер руки с раскрытыми ладонями, а затем медленно свел их вместе.
— Она не ты; она — кто-то, кого знала Фатер и у кого имеется определенное качество, которым обладаешь и ты, Бен. Может, это щедрость или сострадание, может, способность понять что-то особенное, недоступное другим. Ты можешь даже не осознавать, что это в тебе присутствует, но Фатер верит, что это в тебе есть, и поэтому тебя любит. Эта женщина может объяснить Фатер смысл происходящего так, чтобы она все поняла.
Бен стал возбужденно загибать пальцы:
— Ты, Лин, Стюарт Пэрриш, верцы, эти люди здесь: все они — это я?
— В той или иной форме — да. — Это произнес новый голос; повернувшись влево, Бен увидел Стэнли. — Мы знали, что это однажды произойдет, но не знали, когда человек наконец осмелится сказать: я хочу принимать решения сам. Хочу сам управлять своей судьбой. Как я буду жить, когда надумаю умереть.
