судить о нем лучше, чем другие.
Она слушала его слова, как дивную музыку, и боялась, что он перестанет говорить.
Кроме того, Мария старалась говорить с Хорфди серьезно, как друг, как сестра. Она советовала ему позаботиться о своем будущем и забыть любовь, которую она не может, не смеет разделить. Он обещал ей все, чего она хотела, он клялся никогда больше не говорить о любви, но через несколько минут нарушал свою клятву.
Так протекала жизнь Марии, как вдруг случилось событие, которое легко было предвидеть.
Однажды, читая газету, она выронила ее с криком: «Какая низость!» — и позвала Розу.
— Прочитай, что здесь пишут! — воскликнула Мария и указала место, где говорилось о процессе над атлетом Паулем. Его преступление было описано очень подробно, а в одном месте говорилось: «Пауль несколько лет назад женился на Зоннен-Лине, которую пламенно и безгранично любил. Однажды он встретил ее в обществе Карла ван ден Кольба, проследил за ним, а затем в припадке безумной ревности убил».
Как только Роза дочитала эти строки, Мария вырвала у нее газету и воскликнула:
— У нас на родине отомстили бы смертью человеку, написавшему это. И этот негодяй смеет утверждать, что мой муж был любовником подобной особы! Что накануне моего приезда его видели вместе с ней! Но я этого так не оставлю, своей заметкой они оскорбляют самое дорогое, самое святое!.. Я сейчас же еду в редакцию!
Редактор, к которому час спустя явилась Мария, заверил ее в том, что получил все сведения от чиновника из сыскного отделения, который вряд ли мог ошибиться.
Мария сейчас же поехала к Граднеру.
— Госпожа ван ден Кольб, — сказал следователь, когда узнал, зачем она приехала, — эта заметка помещена в газете не мной и ни одним из моих коллег. Но дело сделано, и теперь я могу лишь пожалеть вас и выразить вам свое сочувствие.
— Пожалеть? Меня жалеть не надо. Эта заметка не могла огорчить меня, так как в ней нет ни слова правды, но она глубоко меня возмутила!
Граднер ничего ей не ответил.
— Вы молчите? — удивилась она. — Неужели и вы верите этой басне?
— Послушайте, фрау, — заговорил следователь после минутного размышления, — если бы можно было скрыть от вас правду, то поверьте, что, несмотря на вашу просьбу, я предпочел бы ничего не отвечать. Но, к сожалению, скоро дело атлета Пауля будет рассматриваться в суде, вам придется присутствовать при этом, и все подробности дела станут вам известны, а потому мне лучше прямо сейчас сообщить вам, что все написанное в заметке — истинная правда.
— Как? Правда, что муж за время моего отсутствия связался с этой женщиной? — воскликнула Мария.
— Через несколько минут после того, как он расстался с ней, его убили.
— И у вас есть доказательства?
— К несчастью, да, вы ведь знаете, что это дело поручено мне.
Три дня подряд Мария отказывалась принимать Хорфди, но она не сидела дома, а выходила очень часто. Прежде всего, вдова отправилась в церковь, где, с тех пор как умер муж, она, будучи католичкой, каждый день ставила за него свечку, и пока та горела, молилась за упокой его души. Теперь она распорядилась продолжать ставить свечи без нее и заплатила за месяц вперед.
Затем она отправилась с Розой на Французскую улицу и велела уложить в ящики вещи, которые не забрала к себе на Кляйстштрассе, и приказала швейцару продать мебель и сдать квартиру.
Затем женщина поехала на кладбище, где до сих пор бывала каждый день. Перед тем она обычно заходила в цветочный магазин и покупала букет пармских фиалок с чайными розами, так как это были любимые цветы ее мужа. Теперь же она удовольствовалась обыкновенным венком из сухоцветов.
Наконец, Хорфди, бледный и похудевший, был снова допущен к ней.
— Почему вы опять лишили меня своего общества? — спросил он с горечью.
— Не обвиняйте меня напрасно. У вас нет причин жаловаться на меня, — ответила она уклончиво.
XII
Проходя по длинным коридорам сыскного отделения, где он должен был время от времени показываться, Зиг наткнулся на начальника полиции.
— Ну, — произнес тот, — хорошую вы кашу заварили!
— Что вы имеете в виду? — спросил Зиг.
— Мы чуть было не потеряли атлета Пауля.
— Разве он собрался удрать?
— Нет, он собрался умереть.
— Для бедняги это был бы лучший выход.
— Для него, конечно, да, но не для нас. Нам обязательно поставили бы в упрек его смерть или побег. Берлинская публика не любит, когда ее лишают развлечения. Но, к счастью, атлет Пауль поправился.
— Что же с ним было?
— Что-то вроде нервного срыва после свидания с женой. Это ведь вы выпросили для него эту встречу?
— Да. Он все еще прибегает к насилию?
— Нет, напротив, он очень спокоен. Но мы уже не доверяем ему и поэтому всегда настороже. Послушайте, не зайдете ли вы проведать его?
— Я? Зачем?
— Вы имеете на него влияние. Попросите его отвечать на вопросы следователя.
— Но ведь он все уже рассказал, разве этого мало?
— Печально будет, если и во время суда он будет хранить молчание.
— Если он решил молчать, то и рта не раскроет. Такой у него характер.
— Мне кажется, вы сумеете переубедить его…
— Хорошо, я попробую. Но я заранее знаю, что это напрасный труд.
Войдя в камеру атлета, Зиг увидел, что тот лежит на постели, отвернувшись лицом к стене. Полицейский приблизился к нему и, тронув за плечо, сказал:
— Бедняга, ты, похоже, болен.
Атлет поднялся, его тусклые глаза заблестели.
— Это ты? Рад тебя видеть. Как поживаешь?
— Обо мне не стоит и говорить, — ответил сыщик. — Я крепче тебя и пока умудряюсь избежать нервного срыва.
— Да, было такое, — с грустью произнес атлет, — но теперь мне уже лучше.
— Неужели ты все еще думаешь о женщине, которая заставила тебя так страдать?
— Да, все еще.
— И все еще любишь ее?
— Да, — ответил исполин, не задумываясь. — Это удивляет тебя?
— Нисколько, ведь я так же глуп, как и ты. Так всегда бывает, мой милый. Ты оттого обожаешь свою Лину, что она относится к тебе самым мерзким образом, а если бы она была с тобой мила и ласкова, приходила бы навестить тебя каждый день и приносила бы с собой букет фиалок, она в скором времени надоела бы тебе до смерти.
— Ты видел ее? — спросил атлет.
— Нет, — ответил Зиг.
— Где она теперь?
— Понятия не имею.
