В 11 часов позвонил Саймон с предложением вместе пообедать. Этой их встречи Эндрю не помнил, но надеялся, что подробности разговора придут ему на память за едой.
Как только Саймон заговорил о звонившей ему накануне женщине, своей знакомой по зимнему курорту, Эндрю вспомнил, что этот обед прошел очень скучно. Саймон уже в который раз увлекся особой с броской внешностью, но без малейшего чувства юмора. Эндрю хотелось поскорее вернуться к статье, поэтому он перебил друга на полуслове.
— Говоришь, эта девица живет в Сиэтле и заявилась на четыре дня в Нью-Йорк? — выпалил он.
— Да, и решила позвонить мне, чтобы я показал ей город! — заявил светящийся от счастья Саймон.
— Через неделю мы с тобой будем сидеть за этим же столиком, и ты, пребывая в отвратительном настроении, признаешься, что тебя провели. Она ищет простака вроде тебя, чтобы он выгуливал ее три дня кряду, оплачивал ее счета и предоставил местечко для ночлега. Вечером ты приведешь ее к себе, а она скажет, что страшно устала, повернется к тебе задницей и уснет сладким сном. Вся благодарность — предоставленное тебе право чмокнуть ее на прощание в щеку.
Саймон от недоумения широко разинул рот:
— Как это — задницей?
— Тебе нарисовать?
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, и все!
— Завидуешь? Ну и дурак.
— Со времени твоего новогоднего отпуска прошло уже пять месяцев. И как, ты получаешь от нее весточки?
— Нет, но, учитывая расстояние от Сиэтла до Нью-Йорка…
— Поверь, она просто открыла свою записную книжку на букве «П», где у нее перечислены простофили.
Счет оплатил Эндрю. Этот разговор заставил его вспомнить новогодние выходные и событие 1 января, когда его сбила машина, выехавшая из ворот полицейского участка на Чарльз-стрит. Его профессией были журналистские, а не криминальные расследования, требовавшие особых познаний и навыков. Сейчас ему мог пригодиться полицейский, даже отставной. Он поискал и нашел номер телефона детектива Пильгеса.
10
Простившись с Саймоном, Эндрю позвонил детективу. На том конце включился автоответчик, он постеснялся оставить сообщение и повесил трубку.
Придя в редакцию, он почувствовал озноб, потом вступило в поясницу, да так резко, что ему пришлось повиснуть на лестничных перилах. Эндрю никогда не жаловался на спину, и этот приступ напомнил ему о неминуемом приближении смертельной развязки. Если неизбежность смерти и дальше будет так заявлять о себе, подумал он, то надо позаботиться о болеутоляющих средствах.
Главный редактор, возвращавшаяся с обеда, застала его на лестнице: он корчился от боли и задыхался.
— Эндрю! Вам нехорошо?
— Честно говоря, случалось чувствовать себя лучше…
— Вы такой бледный! Позвонить 911?
— Не надо. Просто схватило поясницу, сейчас пройдет.
— Отправляйтесь-ка домой, вам надо отдохнуть.
Эндрю поблагодарил Оливию и отправился в туалет, где долго брызгал водой себе в лицо.
Эндрю казалось, что он видит в зеркале смерть, маячащую у него за спиной. Он услышал собственное бормотание:
— Тебе достался приз, старина, но если ты не хочешь выпустить его из рук, то придется пошевелить мозгами. Не считаешь же ты, что так происходит со всеми! Ты накропал столько некрологов, что должен понимать, что значит остановившийся счетчик. Теперь гляди в оба, не упускай ни одной мелочи, дни проходят, и дальше они будут пролетать все быстрее.
— Опять беседуешь сам с собой, Стилмен? — спросил вышедший из кабинки Олсон.
Застегнув молнию на брюках, он подошел к соседнему с Эндрю умывальнику.
— Плохое настроение, — ответил тот, подставляя под струю голову.
— Вижу. В последнее время ты вообще очень странно себя ведешь. Не знаю, что ты задумал, но наверняка что-то подозрительное.
— Ты бы занялся своими делами, Олсон, а не лез в мои.
— Между прочим, я тебя не выдал! — гордо заявил Олсон, видимо считавший себя героем.
— Молодец, Фредди, ты становишься мужчиной.
Олсон ухватил за край бумажное полотенце и дернул что было сил.
— Вечно не работает! — Он ударил по пластмассовой крышке кулаком.
— А ты напиши об этом статью! Это будет лучшее произведение Фредди Олсона в сезоне — «Проклятие сушилок».
Олсон метнул в него недобрый взгляд.
— Остынь, я пошутил, не принимай все за чистую монету.
— Ты мне не нравишься, Стилмен, и не мне одному. Многие в газете не выносят твою заносчивость, просто я не притворяюсь. Нас много — тех, кто только и ждет, чтобы ты оступился. Рано или поздно ты рухнешь с пьедестала.
Настала очередь Эндрю внимательно посмотреть на коллегу.
— Кто еще принадлежит к развеселому клубу ненавистников Стилмена?
— Проще перечислить тех, кто к нему не принадлежит.
И Олсон, окинув Эндрю презрительным взглядом, покинул туалет.
Эндрю, превозмогая боль, нагнал его у лифта:
— Слушай, Олсон, я был неправ, что тебя ударил. У меня сейчас неважный период. Ты уж меня извини.
— Ты серьезно?
— Коллеги должны учиться уживаться.
Фредди долго смотрел на Эндрю, потом выдавил:
— Ладно, Стилмен, извинения принимаются.
Он протянул руку. Чтобы ее пожать, Эндрю потребовалось сверхчеловеческое усилие. У Олсона вечно были мокрые ладони.
Всю вторую половину рабочего дня Эндрю не мог справиться с чувством усталости, не дававшим ему писать. Он воспользовался этим, чтобы еще раз прочесть начало своей статьи — краткий обзор событий в Аргентине в период диктатуры.
Эндрю Стилмен, «Нью-Йорк таймс»
Буэнос-Айрес, 24 марта 1976 г.
В результате нового государственного переворота к власти приходит новый тиран. Запретив политические партии и профсоюзы, введя на всей территории страны цензуру, генерал Хорхе Рафаэль Видела и члены военной хунты развертывают небывалую в Аргентине кампанию репрессий.
Ее целью провозглашается предотвращение восстания в любом виде и устранение любого
