лишь бы его не злить. Однако детина выглядел совершенно растерянным.
— Не знаю, — ответил Эндрю, садясь. — Но вы не беспокойтесь, Вэлери — лучший ветеринар во всем Нью-Йорке. Ваша собака в надежных руках.
— Знаете, это не просто собака, — со вздохом проговорил здоровяк. — Он мой коллега и лучший друг.
— Какая порода? — осведомился Эндрю.
— Ретривер.
— Честно говоря, мой лучший друг — тоже как ретривер.
— У вас пес той же породы?
— Нет, мой — беспородный, зато такой умница!
Появилась Вэлери. Приход Эндрю ее удивил. Подойдя к полицейскому, она сказала, что он может посмотреть на свою собаку, которая приходит в себя после наркоза в специальной палате. Операция прошла успешно, две-три недели, небольшая дрессировка — и она сможет вернуться к службе. Полицейский ринулся в указанном направлении.
— Приятная неожиданность!
— От чего ты оперировала псину?
— Извлекала пулю из живота.
— Теперь его наградят?
— Не издевайся, этот пес заслонил человека от пули. Мало кто из людей смог бы поступить так же.
— Я не издеваюсь, — сказал Эндрю, о чем-то размышляя. — Ты покажешь мне свои владения?
Строгий, ярко освещенный кабинет с белеными стенами, два выходящих во двор высоких окна, стеклянный стол на витых антикварных ножках, монитор компьютера, два стакана с карандашами, глубокое кресло, добытое, похоже, на барахолке, куча медицинских карт на полке за креслом… Эндрю стал изучать фотографии, расставленные на металлической консоли.
— Это мы с Колетт, еще студентками.
— Она тоже ветеринар?
— Нет, анестезиолог.
— А вот и твои родители! — Эндрю взял в руки другую фотографию. — Папаша не изменился, во всяком случае, по нему не скажешь, что столько воды утекло…
— Внешне он все тот же, как и внутренне, к сожалению. Все та же ограниченность и уверенность в своей правоте.
— Когда я был юнцом, он меня не слишком жаловал.
— Он терпеть не мог всех моих приятелей.
— У тебя их было много?
— Немало…
Вэлери с улыбкой указала пальцем на следующую фотографию:
— Полюбуйся!
— Вот это да! Это я?
— Тогда тебя еще звали Беном.
— Откуда у тебя этот снимок?
— Он был у меня всегда. Я мало что захватила с собой, когда уезжала из Покипси, но его не забыла.
— Ты всегда хранила мою фотографию?
— Ты был частью моей юности, Бен Стилмен.
— Я очень тронут. Мне бы и в голову не пришло, что тебе захочется забрать меня с собой, пускай даже в виде фото.
— Если бы я позвала тебя уехать со мной, ты бы не согласился?
— Не знаю…
— Ты мечтал стать журналистом. Сам создал школьную газету, постоянно записывал все происходившее в книжечку. Помню, ты хотел взять у моего отца интервью о его ремесле, но он тебя спровадил.
— Я все это позабыл.
— Хочу тебе кое в чем признаться, — сказала Вэлери, подойдя к нему ближе. — Когда тебя звали Беном, ты был влюблен в меня сильнее, чем я в тебя. Теперь, когда я смотрю на тебя спящего, у меня впечатление, что все наоборот. Иногда я говорю себе, что ничего не выйдет, что я не та женщина, какую ты хотел, что этого брака не будет, что ты меня бросишь… Ты не представляешь, как мне грустно от этих мыслей.
Эндрю шагнул к ней и крепко обнял.
— Ошибаешься, ты именно та женщина, о которой я все время мечтал, даже больше, чем о том, чтобы стать журналистом. Неужели ты считаешь, что я ждал тебя все это время только для того, чтобы бросить?
— А ты хранил мою фотографию, Эндрю?
— Нет, я слишком разозлился на тебя за то, что ты сбежала из Покипси, не оставив адреса. Но твой облик остался у меня здесь. — Он указал на свой лоб. — Он там всегда. Это ты не представляешь, как сильно я тебя люблю.
Вэлери пригласила его в операционную. Эндрю с отвращением покосился на окровавленные тампоны на линолеуме, потом подошел к хирургической тележке с инструментами всевозможных размеров и форм.
— Могу представить, какие они острые! — пробормотал он.
— Как бритва, — подтвердила она.
Эндрю взял двумя пальцами самый длинный скальпель и взвесил его на руке.
— Смотри не поранься, — сказала Вэлери и осторожно забрала у него опасный предмет.
Эндрю обратил внимание на то, как ловко она обращается со скальпелем. Умело повернув инструмент указательным и большим пальцами, она вернула его на место.
— Идем. Эти штучки еще не прошли дезинфекцию.
Подведя его к раковине на выложенной плиткой стене, она локтем открыла кран, нажала ногой на педаль, набрала в ладонь мыльный раствор и вымыла руки Эндрю, а заодно и себе.
— Хирургия — это так чувственно! — прошептал Эндрю.
— Все зависит от того, кто ассистирует, — ответила Вэлери.
Он удостоился объятий и поцелуя.
В кафетерии, в окружении полицейских, Эндрю вспомнил про Пильгеса, от которого ждал вестей.
— Ты чем-то озабочен? — спросила его Вэлери.
— Нет, на меня действует обстановка. Я не привык есть среди такого количества людей в форме.
— К этому легко привыкнуть, и потом, тот, у кого чиста совесть, здесь в большей безопасности, чем где-либо еще во всем Нью-Йорке.
— Это пока мы не увидели твоих лошадок…
— Я собиралась отвести тебя в конюшню, когда ты допьешь кофе.
— Это невозможно, я должен вернуться на работу.
— Трусишка!
— Оставим это до следующего раза, если захочешь.
Вэлери внимательно посмотрела на него:
— Зачем ты сюда приехал, Эндрю?
— Попить с тобой кофе, побывать на твоем рабочем месте. Ты же об этом просила, да мне и самому хотелось.
— Ты ехал через весь город только для того, чтобы доставить мне удовольствие?
— Не только. Еще чтобы ты меня поцеловала над тележкой с хирургическими инструментами — вот такое у меня представление о романтике.
