— Не бойся, наши сельские больницы не настолько богаты. Но я передам ему твой совет.
Эндрю вылез и наклонился к Марисе:
— Знаю, ты не послушаешься, но все равно: не говори дяде, что я нашел способ заткнуть Ортису рот.
— Чего ты боишься?
— Опасность грозит нам с тобой, Альберто все это время просидел у себя в баре. Доверься мне — хотя бы в порядке исключения.
— Можно подумать, я тебе не доверяла тогда, на заднем сиденье, дурень!
Мариса резко рванула с места. Эндрю проводил «пежо» задумчивым взглядом.
В ответ на просьбу Эндрю дать ему ключи от номера портье позвал директора, и тот принес постояльцу извинения за то ужасное происшествие, заверив, что такого в его заведении еще не случалось и что новые меры безопасности исключат подобное в будущем. Отель приготовил в порядке компенсации бонус: вещи Эндрю перенесли в номер люкс на последнем этаже.
Назвать эти покои королевскими не поворачивался язык, но все-таки здесь имелась небольшая гостиная, и вид из окна был более приятный. В ванной ничего не текло, кровать оказалась удобнее прежней.
Эндрю решил проверить, не пропало ли что-нибудь из чемодана. Боковой карман чемодана был как-то странно оттопырен, но Эндрю точно помнил, что сам он ничего туда не клал.
Расстегнув молнию, он обнаружил игрушечный металлический локомотив, миниатюрную модель, которую он однажды чуть не купил у бруклинского антиквара. Из трубы торчал крохотный листок бумаги.
«Скучаю по тебе, люблю тебя. Вэлери».
Эндрю растянулся на кровати, поставил локомотивчик на подушку рядом со своей и так, глядя на него, уснул.
Он проснулся уже днем от стука в дверь. К нему пришел Альберто.
— Я думал, вы из своего бара ни ногой.
— По особым случаям я нарушаю это правило, — ответил Альберто. — Надевай пиджак, я угощу тебя обедом.
Машина Альберто вызвала у Эндрю улыбку: это был автомобиль японской модели, а не давешний «пежо»-универсал.
— Я последовал твоему совету, — объяснил Альберто. — Та машина и так уже намотала более двухсот тысяч километров, пора было ее заменить.
— Полагаю, цель вашего визита — не похвастаться новой машиной?
— Я ее просто одолжил, чтобы приехать к тебе с извинениями.
— Я вас слушаю.
— Мне искренне жаль, что все так случилось, я совершенно этого не хотел и тем более никому не желал смерти.
— А ведь я вас предупреждал…
— Это внушает мне еще более горькое чувство вины. Тебе надо покинуть Аргентину, прежде чем до тебя доберется полиция. Марисе я велел отсидеться в укромном месте, пока все не утихнет.
— Она согласилась?
— Нет, потому что не хочет потерять работу. Когда понадобится ее спрятать, я напишу ее тетке, пусть вмешается. Ее она послушается. Ты — другое дело, ты иностранец, устроить вам побег из страны будет труднее. Хватит рисковать, я и так уже причинил всем немало неудобств.
Альберто притормозил перед книжным магазином.
— Я думал, нас ждет обед.
— Ждет-ждет, внутри есть ресторанчик, принадлежащий моему приятелю, там мы сможем спокойно потолковать.
Книжный магазин Эндрю понравился: длинный коридор со шкафами, забитыми книгами. Коридор выходил во внутренний дворик с несколькими столиками. Хозяин кормил только завсегдатаев. Альберто поприветствовал друга и усадил Эндрю напротив себя.
— Знаешь, почему мы с Луизой расстались? Потому что я трус, сеньор Стилмен. Это я виноват, что наш сын… пропал. При диктатуре я был активистом сопротивления. Никакого геройства, просто участвовал в подпольном издании оппозиционной газеты. Средств у нас было всего ничего — только наше рвение да старенький ротапринт. Не бог весть что, но у нас было ощущение, что мы сопротивляемся в меру сил. В конце концов военные некоторых из нас выследили, схватили, подвергли пыткам. Потом арестованные исчезли. Но так и не заговорили.
— Вы помните беднягу по имени Рафаэль? — спросил Эндрю.
Прежде чем ответить, Альберто долго сверлил его взглядом.
— Возможно. Всех не упомнить, все-таки сорок лет прошло, да и не все мы были друг с другом знакомы.
— Его жену звали Исабель.
— Говорю же, не помню! — сердито воскликнул Альберто. — Я сделал все, чтобы забыть, — продолжал он, успокоившись. — Моего сына Мануэля похитили вскоре после облав, в которые угодили многие из наших. Он не имел ко всему этому никакого отношения, учился на факультете механики, только и всего. Через него Фебрес думал добраться до меня. Так, во всяком случае, считает Луиза. Фебрес ждал, наверное, что я приползу к нему просить за Мануэля. Но он просчитался.
— Вы не стали спасать сына?
— Я хотел спасти других товарищей. Я знал, что на второй же пытке сломаюсь. И потом, он бы все равно не выпустил Мануэля. Они никого не выпускали. Но Луиза так мне этого и не простила.
— Она знала про газету.
— Она писала большую часть статей.
Альберто молча достал из бумажника пожелтевшую фотографию юноши и показал ее Эндрю.
— Луиза — мать, у которой украли ребенка.
Для нее весь мир в этом виноват. Посмотрите, каким красивым парнем был наш Мануэль. Смелый, благородный и такой веселый! Больше всего на свете он любил мать. Я уверен, что он не заговорил, чтобы ее защитить. Он знал, каковы ее взгляды. Видел бы ты их вместе… Со мной он был не настолько близок, но я его любил больше всего на свете, пусть и не всегда умел это выразить. Я бы дорого заплатил, чтобы увидеть его хотя бы еще разок… Тогда я бы сказал ему, как я им горжусь, какое это счастье — быть его отцом, как тяжело я переживаю его гибель. В тот день, когда его увезли, моя жизнь остановилась. Луиза выплакала все слезы, а я по-прежнему плачу всякий раз, когда встречаю на улице юношу его возраста. Бывает, иду за таким парнем в надежде, что он обернется и назовет меня папой… От горя недолго спятить, сеньор Стилмен. Сегодня мне ясно, что вчера я совершил ошибку. Мануэль никогда не вернется. Я выкопал во дворе нашего дома яму и зарыл в ней его вещи — школьные тетрадки, карандаши, книжки, постельное белье, на котором он спал в свою последнюю ночь. Каждое воскресенье я жду, пока в окнах Луизы погаснет свет, и сажусь под старое палисандровое дерево. Я знаю, жена прячется за занавесками и следит за мной, знаю, она тоже молится. Может, даже хорошо, что мы не видели его тело.
Эндрю положил ладонь на руку Альберто. Тот поднял голову и горько улыбнулся.
— Возможно, я не выгляжу на свой возраст, но через год мне стукнет восемьдесят. Я жду встречи с сыном после смерти. Мне кажется, что такая долгая жизнь дана мне в наказание.
— Мне очень жаль, Альберто.
— А мне?! Это я виноват, что Ортис легко отделается. Он выздоровеет и продолжит жить как ни в чем
