кровати в другой комнате. Льву Ивановичу казалось, что, стоит ему коснуться головой подушки, как он тут же провалится в сон, чему должны были способствовать все волнения и переживания этого дня вкупе с накопившейся физической и моральной усталостью, да не тут-то было. Привыкший к городскому шуму, который не стихает даже ночью, потому что Москва действительно не спит никогда, Гуров, окруженный полнейшей, абсолютной тишиной, так не смог уснуть. Он лежал, слушал тишину, пялился в потолок, а в голову стали возвращаться, казалось бы, ушедшие оттуда нехорошие мысли. Он думал о том, что окружающим с ним, наверное, очень трудно – уж слишком он к ним требователен, но они почему-то не хотят понять, что от себя-то он требует еще больше! Поняв, что валяется совершенно зря и может додуматься вообще черт знает до чего, он тихонько встал, оделся и, увидев в углу кипу старых журналов «Вокруг света» – и чего только люди не свозят на дачу! – взял несколько штук и пошел на кухню. Сделав себе чай, он собрался было почитать, как появился одетый и совсем не заспанный Стас.
– Ты что, меня караулишь? – возмутился Гуров.
– Делать мне больше нечего! – фыркнул тот. – Просто отвык от этой тишины, вот и не спится. Ничего, завтра буду спать уже нормально, не в первый раз со мной такое.
– А я думал, только я такой чувствительный, – хмыкнул Лев Иванович.
– Может, хлопнем граммов по пятьдесят в качестве снотворного? – предложил Крячко.
– Да когда же нас с тобой такая доза усыпить могла? – рассмеялся Гуров. – А на большую я не рискну. Мне как-то снова в больницу не хочется.
– Тогда и я не буду, а то какой же я друг, если сам спать завалюсь, а ты тут будешь маяться, – заметил Стас.
– Да ты не обращай на меня внимания, – попросил Гуров. – От меня и так окружающим одна сплошная головная боль и нервотрепка.
– Здрасьте! Приехали! – от неожиданности Крячко даже растерялся. – Да ты чего несешь? – очнувшись, заорал он. – Да у тебя по всей России, куда ни кинь, должники! Ты стольким людям помог, что и не сосчитать!
– Небольшое уточнение, Стас –
– Как ты сам говоришь, будем терпеть! – пожал плечами тот, отметив для себя, что Гуров назвал жену по фамилии, но все же сказал: – Я смотрю, ты уже немного успокоился и, кажется, не прочь помириться с Машей.
– Тебе неправильно кажется, Стас – стар я уже для нее, точнее, для ее фокусов и закидонов, – объяснил Гуров.
– А если она захочет помириться?
– А вот это уже ее проблемы, – жестко ответил Лев Иванович. – Я для себя все решил.
– Неужели у тебя от любви к ней ничего не осталось? – осторожно спросил Крячко.
– А она была? Любовь эта? – усмехнулся Лев Иванович. – Когда Таня, светлая ей память, погибла, я же совсем ненормальный был. Вот друг мой один с телевидения и принялся меня по разным тусовкам таскать. На одной из них я со Строевой и познакомился и тут же забыл о ней. А вот она обо мне – нет. Не знаю уж, чем она руководствовалась, но подговорила она этого человека, и тот мне ее на дом доставил под идиотским предлогом, что у нее неприятности и она дома ночевать не может, словно она в гостинице не могла остановиться или у подруги. Только что в постель ко мне не уложил, – хмыкнул он.
– Насколько я помню, тут ты уже сам справился, – заметил Стас.
– Сама залезла! А я не железный! Ну, кто долго выдержит, когда полуголая красивая баба перед тобой мелькает? А потом она на те съемки в Италию уехала, а вернувшись, даже не позвонила. Вот такая у нас с ней любовь, – горько усмехнулся он, – была.
– Так зачем же ты тогда сам потом за ней в театр поехал и домой привез? – недоуменно спросил Крячко, удивленный такой откровенностью друга – тот до этого предпочитал держать все в себе.
– Может, одиноко мне было? – пожал плечами Гуров. – А может, тщеславие взыграло – известная артистка все-таки! Только сейчас я понимаю, что сделал тогда это напрасно! Вот так и прожил с чужим человеком все эти годы. Как там кто-то пел? «Просто встретились два одиночества…», ну и далее по тексту.
– Зачем же ты тогда на ней женился, прописал, завещание на нее оформил, раз понимал, что не пара вы? – воскликнул Стас.
– А ты забыл, что на меня тогда охоту объявили и в любой момент убить могли? Должен же я был как-то свою женщину обеспечить! Да и потом, я был моложе, мне с ней интересно было. Нескучно! Ходит эдакая тигрица по квартире, рычит и хвостом себя по бокам хлещет, а ты смотришь на нее и знаешь, что можешь ее в любой момент на место поставить. Только я уже не мальчик, Стас! Я постарел, и эти понты мне уже не нужны! Да и с тигрицей воевать тоже не хочется. Пусть она теперь где-нибудь в другом месте охотится и на кого-нибудь другого зубы оскаливает, а мне бы кого-нибудь поспокойнее. Милую, добрую, уютную, домашнюю женщину, чтобы дом был не ареной боевых действий – мне их и на работе хватает, а тем местом, где от них отдохнуть можно. Недаром же говорят: мой дом – моя крепость! А у меня получилось, что я в собственном доме удар в спину получил.
– Это на тебя история Васильева так повлияла, – понятливо покивал Крячко. – Он с чужим человеком всю жизнь прожил, а потом свою настоящую любовь встретил, вот и ты теперь об этом мечтаешь. Только вот встретишь ли? Ты пойми, я Машу не оправдываю, но ведь надеяться на такое чудо тоже несерьезно. Не у каждого в жизни оно случается.
– Тоже может быть, – согласился Гуров. – Да я и не собираюсь в активные поиски пускаться, – и тихонько произнес исполненные надежды на счастье пушкинские слова: – «И, может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Если встречу такую, то и слава богу, а если – нет, значит, не суждено. Только мне и одному спокойнее будет, потому что тогда меня никто не подставит, как Строева.
– Да, в неудачный момент она появилась, – согласился Крячко с тайной надеждой, что Лев Иванович хотя бы намекнет, что же это был за человек на кухне – то, что это киллер экстра-класса, и ежу понятно, но вот откуда он взялся?
– Подробностей не будет, – ответил Гуров, который понимал Стаса ничуть не хуже, чем тот его.
– Да я, в общем-то, ни на что и не намекал, – сделал невинное лицо Крячко.
Но Гуров на всякий случай решил перевести разговор на другую тему:
– А хорошо, что у Петра все обошлось.
– Еще бы! Я в субботу с народом пошептался и узнал, что его вопрос у самого, – Стас показал на потолок, – обсуждался. И, знаешь, что тот сказал? Орлова убрать несложно, но ведь за ним же его орлята уйдут. И их с распростертыми объятьями любой концерн или банк к себе на работу пригласит и такую зарплату, причем официально, предложит, какая вам и не снилась! И квартиру дадут, и машину самую распрекрасную, а вот что вы будете делать, если с кем-то из ваших близких беда приключится? По стойке «смирно» всех поставите или заставите по всей стране, как ошпаренных, гоняться? Только выйдет ли из этого толк, еще неизвестно! А вот Орлов со своей командой во всем разберется. Так что не трогайте его! Как работал, так пусть и работает!
– Лично меня оскорбляет, что меня до сих пор орленком считают, – усмехнулся Лев Иванович.
– Да брось ты! Ты же понял, в каком смысле это было сказано. – И тут раздался первый петушиный крик. – Ну, сейчас начнется утренний концерт, – рассмеялся Крячко и поднялся. – Пойду за молоком и яйцами схожу. У бабы Груни корова хорошая, так у нее многие покупают, потому что ее сын ветеринар и корова точно здоровая. А как вернусь, тогда и позавтракаем.
Но вернулся он не только с молоком и яйцами, но и с банкой простокваши.
– Оказывается, Трофимыч бабу Груню предупредил, что мой гость животом скорбный и ему пресное молоко нельзя, а только что-то кисломолочное, – объяснил Крячко. – Сегодня вот только простокваша, а вот к завтрашнему дня она обещала тебе ряженку сделать.
– Ну, Петр! Ну, погоди! – гневно заорал Гуров, которому действительно нельзя было пить пресное молоко. – Дай мне только в Москву вернуться, и я тебе такую песнь спою, что надолго запомнишь! Он бы еще мою амбулаторную карту в местной районной газете опубликовал, чтобы все до единого знали, что у
