— Я поеду в госпиталь.
Милицейский старшина легонько попинал валяющийся на газоне сейф, задрав голову, глянул на разбитое окно и, надев фуражку, направился в сторону медсанчасти. Дорога, ведущая к четвертому КПП, оказалась скрыта от него бетонным телом общежития, и он не видел проехавшего по ней к воротам зеленого УАЗика с красным крестом на борту.
Лежачего больного Слава изображал недолго. Собственно, только в приемном покое. Особо с ним не чикались, быстро успокоили, что перевязку сделают завтра, повышенной температуры у него не обнаружили, а потому, как Пятачок, почти «до пятницы совершенно свободен». Что и требовалось. До завтра Славик отдыхать здесь не рассчитывал.
В палате он бодренько вскочил и развил кипучую деятельность на зависть остальным отдыхающим травматологического отделения. Быстренько выяснил, где находится ближайший телефон военной связи, кухня и вход в психиатрическое. И именно в этом порядке начал обход обозначенных точек.
Пробиться через многочисленные узлы связи с не очень приветливыми телефонистками, носящими дурацкие прозвища, хоть и с трудом, но удалось. Пришлось изобразить рассерженного подполковника, которому срочно понадобился один гаденыш с четвертого курса КВВАИУ. Легенда прошла, хотя последняя телефонистка разговор, наверняка, подслушивала. Горыч оказался на месте и любезно согласился, презрев воинскую дисциплину и нарушив требования уставов, доставить на Госпитальную улицу к двадцати одному тридцати комплекты личной гражданской одежды двух известных ему сержантов и немножко денежек, сколько удастся собрать у сослуживцев. Молодец Горыч, лишних вопросов не задавал.
Во время обеда (кстати, подкрепился немного, неизвестно, когда еще поесть придется) Слава заглянул на кухню и выследил команду ходячих больных, отряженных в целях трудотерапии разносить пищу лежачим. А уж из них выделил тех, кто поволок термоса и посуду в психиатрическое.
Больше до ужина дел особых не предвиделось, и Слава позволил себе чуток подремать, а заодно покопался еще разок в собственных генах, любуясь красотой записанных с их помощью программ. И уже не в первый раз пришло восхищение величием программиста.
На ужин Слава не пошел. В наступивших сумерках он крутился возле выхода с кухни и, когда появилась намеченная им в обед пара, не спеша двинулся им навстречу.
— Ой, — один из выздоравливающих бойцов присел и выпучил глаза.
Второй, почувствовав крен неожиданно потяжелевшего термоса, взглянул на напарника:
— Ты чего?
Присевший бросил свою ручку зеленого бака и бросился наутек, схватившись одной рукой за живот, а второй нащупывая что-то между ягодиц.
— Вот те раз… Обосрался. А я как же? А? — риторический вопрос лениво унесся в пустоту.
— Помочь, что ли? — Слава изобразил самую любезную улыбку.
Для хлипкого солдатика появление высокого, хоть и забинтованного до самого подбородка добровольца показалось просто даром Божьим. Мало того, что не одному теперь тащить придется, так еще и легче будет раза в полтора. Конечно же, предложение было благосклонно принято.
Больных в психиатрическом оказалось, к счастью, немного, и с раздачей пищи управились довольно быстро. Остался последний пункт — отгороженное спецотделение, пост номер четыре гарнизонного караула.
Изнутри здания на пост вела двойная железная дверь с прорубленными небольшими окошками-глазками. Ключ от одной двери находился у дежурного санитара, от второй — у часового внутри. В одиночку никто из них открыть двери не мог. Заведен сей порядок на случай, если кому-то из постояльцев удалось бы завладеть ключом, принадлежащим часовому. Выйти у него все равно не получится. Второй выход, с поста на улицу, был оборудован точно таким же образом, и ключ от внешней двери находился у разводящего. Эти двери открывались для смены часового.
Здоровенный санитар лениво подошел к Славе и его напарнику, открыл дверь, предварительно заглянув в глазок, и, крикнув: «ужин!», посторонился.
Ира уже могла ходить, именно этим теперь и занималась. Она мерила шагами палату и с беспокойством выглядывала в коридор.
Сережку на очередное кормление не принесли. Она заглядывала в каждую ввозимую в палату люльку на колесиках и нервничала все больше. У санитарок, имеющих вид рассерженных на все и вся, она спросить боялась. В последние пять минут больше никого не подвезли…
Ирино терпение, и так невеликое после всех событий последних двух дней, уже подходило к концу, когда в палату влетела давешняя врачиха.
— Ирочка, не волнуйтесь, — хотя вид говорившей подталкивал именно волноваться. — Пойдемте, я нашла для вас отдельную палату. Будете там вдвоем с ребеночком.
— Что случилось? — голос предательски задрожал.
— Пойдемте, пойдемте, — врач буквально тянула Ирину за рукав халата и уже в коридоре продолжила: — Температура, к сожалению, не снижается. У мальчика появился поносик, но это, возможно, от антибиотиков. Ничего страшного, температуру собьем, а пока полежите вместе. И вам спокойнее будет.
— Да что с ним? — глаза Иры снова заволокло слезами, она уже не видела, куда идет, и только направляющая рука врачихи позволяла ей не натыкаться на стены и расположенные в коридоре предметы.
— Может быть, простыл, — Ира почувствовала пожатие плечами. — Сыпи нет, покраснений не видно. Может, конечно, и сепсис, но пока ничего определенного сказать нельзя и пугаться рано. Вот вырастет посев крови, это через неделю, тогда и будет ясно. А пока не волнуйтесь. Антибиотики в любом случае помочь должны.
— Ох, ты ж! — Славин коллега почти в точности повторил действия своего бывшего напарника и теперь несся по коридору, с завидной скоростью удаляясь от железных дверей.
— Чего это с ним? — санитар слегка удивился. — Он из инфекции, что ли?
— Да нет. Наверно, съел чего-нибудь не то.
Слава взялся за термос и корзину с посудой.
— Да ладно, я и один справлюсь.
Внутренняя дверь уже открылась, и в проеме стоял плечистый и румяный курсант-второкурсник с красными погонами. Значит, сегодня КВОКУ, пехота, в просторечии — квокеры. Что ж, разницы, собственно, никакой. Санитар пропустил Кроткова внутрь и закрыл за ним свою створку двери. И почему-то мгновенно забыл напрочь о существовании этой самой двери.
Славе не было нужды рассматривать помещение, в которое он попал. В гарнизонный караул в Киеве традиционно назначались курсанты (начиная со второго курса) всех киевских военных училищ по очереди, и два года назад (два года — Слава отметил про себя, что уже мыслит категориями восемьдесят восьмого) он неоднократно побывал здесь в роли разводящего. Корпус психиатрического отделения врос в высокую крепостную стену, окружавшую весь госпиталь, а спецотделение расположилось в неком подобии флигеля, выход из которого находился уже за стеной. Наверно, это была единственная дверь, через которую можно покинуть госпиталь, минуя ворота в стене. Само помещение поста смахивало на однокомнатную квартиру, большая комната которой разделялась двумя рядами решеток, образующих небольшой коридор посредине. В получившихся по бокам клетках за решетками, собственно, и находились заключенные, а по коридору курсировал часовой. Из оружия у часового имелся только штык-нож, автоматом во избежание неприятностей часового не снаряжали. Полностью вооруженным здесь бывал только разводящий, у него же находились и ключи от клеток. Поэтому заключенные покидали свои места (например, чтобы сходить в туалет или умыться) только во время смены часового, по одному, под прицелом автомата и угрозой двух штык-ножей. С одной стороны коридорчик упирался в дверь, через которую Слава сюда попал, а с другой имел продолжение уже с нормальными кирпичными стенами. Там, в этом продолжении, имелись ответвления в туалет и пару подсобок, а заканчивалось оно вторым выходом. Собственно, этот выход вел не прямо на улицу (пост находился на втором этаже здания), и за железной створкой имелась глухая лестница вниз и еще одна дверь. Ключ, опять же, у разводящего.
Пациентов здесь не лечили. Несмотря на то, что все заведение имело статус лечебного, местных постояльцев врачи наблюдали только с одной целью — выдать заключение о симуляции и вернуть подследственного в нежные руки военного трибунала. Потому как, невменяемого осудить закон не позволял. Как правило, врачам это удавалось довольно легко. Но бывали и исключения.
Одно такое исключение Слава и увидел сразу, как вошел. Этот парень с приметной наколкой на плече в виде эполета, которую он с удовольствием всем демонстрировал, присутствовал здесь и два года назад, а судя по рассказам старшекурсников, и раньше. Этакая достопримечательность. Все знали, что он к
— Ха! Никак Крот, — на память этот «больной» явно не жаловался.
— Привет, Поручик, — Слава уже заметил в одной из клеток лежащего на кушетке лицом к стене Димона. — Ты еще здесь?
— А нравится мне тут, — широчайшая улыбка. — На воле меня давно никто не ждет, а тут общество.
— Не разговаривать, — буркнул краснощекий крепыш.
Поручик мгновенно бросился грудью на прутья решетки.
— Ты че, козел? Закрой хавальник, пока я тебе весь пост не обосрал, затухнешь вылизывать перед сдачей, — угроза была вполне реальна, и сторож обиженно засопел.
— Ну… Ты это… Давай, накладывай, — обратился часовой к Славе, сердито поглядывая в сторону Поручика. — А то смена скоро…
— Я быстро, — Кротков с улыбкой повернулся к часовому и заменил воздух стеклом…
С каждым очередным применением этой команды двигаться в стекле становилось все легче. Сейчас Слава уже почти не ощущал боли в мышцах, и сопротивление движениям исходило скорее извне, от густого воздуха, а не от собственного организма. Это походило на движение в воде и, надо признать, стало уже достаточно приемлемым.
Обнаружив у себя перед носом холодные серые глаза забинтованного разносчика пищи, а у горла не менее холодное острие штык-ножа, крепыш машинально схватился за пустые ножны и выпучил глаза.
— Ты это… Ты чего?
— Молчи и слушай, — голос Славы звучал еще более холодно. — Я не хочу тебя убивать и не буду. Ты мне не нужен.
Штык-нож молниеносно покинул свою позицию и со стуком вошел в ножны на ремне часового. Крепыш судорожно сглотнул, осторожно дотронулся до рукоятки и тут же с коротким вскриком отдернул руку.
— Не трогай, в следующий раз получишь ожог второй степени, — ледяные глаза по-прежнему были на месте, и часовой не мог отвести от них завороженного взгляда.
Два постояльца наблюдали за происходящим. Поручик задумчиво, а повернувшийся на Славин голос Димка — с легкой улыбкой. Третий присутствующий пациент не проявлял
