какому поводу собрание. Услышав, что члены Союза молодежи уже на собрании, он пошел тоже, но его не впустил патруль. А когда Гу Шунь заявил, что он активист из Союза молодежи, ему рассмеялись в лицо:
— Вы многоземельные! Вашу землю мы будем делить, а ты еще сюда лезешь!
А кто-то добавил:
— Ну и что же, что ты активист? Деревенского старосту, и того не пустили! — А своим шепнул: — Ходят сюда только подслушивать.
Еще совсем молодой, робкий, Гу Шунь тихонько отошел в сторону, оскорбленный до глубины души, и, подавленный, побрел домой.
Гу Шунь был честный юноша, в деревне его уважали. Он горячо взялся за работу в Союзе молодежи; он был грамотный — кончил начальную школу, и когда ему поручали писать лозунги, он за свой счет покупал в кооперативе бумагу, кисти, тушь. Он преклонялся перед Восьмой армией, часто писал старшему брату, чтобы тот не скучал по дому и был примерным бойцом. Его грызли стыд и обида: не пустить его на собрание!.. За что?.. Что он сделал плохого!.. Кого винить в этом? И он с гневом подумал об отце. Зачем старику так много земли? Что за ненасытная жадность! Были бы они малоземельными, как Ли Чан! Особенно горько, что его приняли за шпиона: он ходит на собрания только подслушивать!.. Но что же сделать, чтобы люди не думали о нем плохого?
Так ничего и не решив, он в полном смятении вернулся домой. А тут еще сестра передает сплетни о помещиках в золоте и серебре… Прежде сестра ненавидела своего свекра, Цянь Вэнь-гуя, а теперь стала его верным доносчиком.
Услыхав от свекра, что очередь дойдет и до Гу Юна, дочь его смертельно испугалась. «Надо рассказать родным все, что она знает, ведь не бессовестная же она».
Гу Шунь не выдержал:
— Иди к себе, в дом мужа, и не ходи к нам, — сказал он сестре. — Будешь все время к нам бегать, нас и Хуанхэ не отмоет. Вся беда идет к нам от твоего свекра! Цянь Вэнь-гуй — вот это настоящий шпион. Иди домой! Иначе я пойду к товарищам и все расскажу. И вы заплатите за нашу грушу.
— Не сама я к ним убежала, — разрыдалась вторая дочь Гу Юна, — это вы отдали меня замуж из страха перед Цянь Вэнь-гуем! Вот отчего у вас такая родня! А если коммунисты теперь требуют вашу землю, при чем тут я?.. Кто заставлял вас покупать так много земли? Пусть коммунисты ее у вас отнимают. Недовольны, так идите и жалуйтесь начальникам. За что же меня-то гнать?
— Ты дальше своего носа не видишь! — накинулся на отца Гу Шунь. — Лучше самим отдать, чем дожидаться, пока с нами начнут рассчитываться. Оставим себе земли, сколько нужно, чтобы прокормиться. Отец! Дядя! Скажите одно слово — и я пойду к Чжан Юй-миню. Все обойдется по-хорошему.
Гу Юн не спорил, но и не соглашался. Он взял мотыгу и ушел. Дядя тоже отмалчивался.
— Давайте разделимся, — вдруг предложил старший сын. — Семья у нас большая, после раздела у каждого останется понемногу. А кто захочет, тот пускай и дарит свою землю.
— Все вы отсталые, тупые головы! — закричал, топая ногами, Гу Шунь. — И правда, с вами нужно бороться! Дождетесь. Напялят на вас бумажные колпаки, станут водить по улицам да бить!.. Будете упорствовать, я надену военную форму и пойду в армию к брату… А мою землю берите с собой хоть на тот свет.
Его слова внесли еще большее смятение. Старуха и сама плакала, и пыталась утешить плачущую дочь. Всех охватило такое отчаяние, словно в доме был покойник. И все сторонились друг друга точно враги.
После бессонной ночи старуха вдруг вспомнила о Дун Гуй-хуа. Ведь она им не чужая, и ей, как председательнице Женского союза, все должно быть известно. Вот она и велела снохе сходить к Дун Гуй- хуа… Ну и времена! Все сноси и покоряйся, как новобрачная в день свадьбы сносит грубые шутки родных мужа.
Ли Чжи-сян не знал, что посоветовать сестре. Отдать землю самим, казалось ему делом хорошим. Ведь Гу Юн сам обработать ее не может. Правда, батраков он не держит, но в горячую пору без поденщиков не обходится. Надо оставить себе столько земли, чтобы хватило на пропитание. Но бороться с ним, должно быть, не станут.
Вслух же он сказал только:
— Ваш Гу Шунь — парень грамотный, с умом. Он понимает, что жить надо по-новому. Нынче время не для тех, у кого деньги и власть, не для эксплуататоров. Хорошо, если бы твой свекор послушался его. В деревне знают, кто плох и кто хорош. И хорошего человека никто не обидит. Того, кто не сделал ничего дурного, и ночью не испугает стук в дверь. Твой свекор может не волноваться. Пусть дорога заходит в тупик, поворот всегда найдется. Придет день, когда все прояснится. У тебя у самой муж в солдатах, тебе бояться нечего, с тобой ничего не случится. Иди домой, а после завтрака я пришлю к вам жену.
Сестра Ли Чжи-сяна ушла. Дун Гуй-хуа молча принялась разводить огонь. На душе у нее было тоскливо. Если уж с Гу Юном начнут рассчитываться, значит, никому покоя не будет.
ГЛАВА XX
Колебания
Покончив с домашними делами, Дун Гуй-хуа отправилась к Гу Юну, а Ли Чжи-сян, чувствуя слабость во всем теле, остался дома и даже не пошел к дяде убирать коноплю. Но от безделья ему стало еще хуже, и он вышел на улицу. Недалеко от его дома, в тени дерева, несколько ротозеев смотрели, как режут свинью.
— Купи мяса на пельмени! Дешевле, чем на базаре! Сто шестьдесят юаней за цзинь! — смеясь сказал Ли Чжи-сяну кто-то из зевак.
— Что, больная свинья?
— Нет, здоровая.
— Да чья она? Разве можно резать скотину в такую жару? А если за день не продашь мясо? Ведь оно протухнет…
Все молчали.
— Свинья моего брата, — отозвался, наконец, совсем молоденький парень, — он решил ее прикончить. Говорят, все равно отберут. Целый год не ели мяса, попробуем хоть теперь! Что успеем продать — предадим, что останется — съедим сами. Засолим получше — не испортится. Нести тушу на базар брат не захотел: не стоит, говорит, тратить силы. — Все кругом рассмеялись.
— Ведь разговор идет о богатых, а твоему брату до них далеко. Что ему торопиться?
— Ну и жадный у тебя брат, — добавил кто-то, — подумаешь, какая беда! Одна свинья стала бы общей! В деревне побольше двухсот семей, и все вам родня: кто по отцу, а кто по матери. Все равно всех позовете в гости отведать свинины!
Ли Чжи-сян отошел, даже не спросив, почему люди не пошли работать в поле. На главной улице ему встретился Ли Чан, как всегда, оживленный и веселый.
— Ты не в поле, брат? Приходи сегодня на собрание пораньше, — сказал, здороваясь, Ли Чан.
— Э-эх, — с неохотою протянул Ли Чжи-сян.
— Нужно быть решительнее, старший брат! Пришло время беднякам освободиться! Не слушай тех, кто болтает чепуху, что коммунистам, мол, жить недолго!..
Ли Чжи-сян хотел было сообщить Ли Чану о том, что слышал вчера от Ли Чжи-шоу, но раздумал и сказал только:
— В гоминдановской армии американцы. А что у нас? Эх… Мы, бедняки, — люди темные, простые, не то, что хитрецы, вроде Чжугэ Ляна с веером из гусиного пуха.
— Чего нам бояться? Отберем у него веер! — перебил его Ли Чан. — Будем держаться вместе, и страха не будет. Настроение у тебя неважное, как я погляжу.
Ли Чжи-сян промолчал, но Ли Чан все же сказал на прощанье:
— Если робеть и страшиться, новой жизни не добудешь. Приходи сегодня пораньше. Нужно тебе
