родня…
Явно не желая продолжать разговор, Жэнь напряженно вслушивался в голоса, доносившиеся из освещенного окна.
— Наш зять говорит… — начала снова старуха, но Цянь Вэнь-гуй перебил ее, обратившись к учителю:
— Мы с тобой одних взглядов, Жэнь, тайны между нами нет. Так вот, мы оба в опасности, и нужно нам быть настороже!
— Я беспокоюсь за тебя, дядя! — Жэнь Го-чжун мысленно перебирал всех, кто питал ненависть к Цянь Вэнь-гую. — В деревне называют твое имя… для расправы.
Цянь Вэнь-гуй явно смутился, чего Жэнь еще никогда не видел.
— Я, конечно, не боюсь, — сказал Цянь Вэнь-гуй, искоса поглядывая на учителя из-под полуопущенных век, как делал всегда, когда хотел скрыть волнение. — Тьфу! Они думают, что расправятся со мной при помощи этого молокососа Чжан Юй-миня! — и Цянь Вэнь-гуй, уже овладевший собой, расхохотался, теребя двумя пальцами редкие усы.
— Конечно! Чего тебе бояться? Сын у тебя фронтовик. Чорт с ними, пусть сводят счеты с кем хотят!
— Правильно, — спокойно заметил Цянь Вэнь-гуй. Оставаясь сам в тени, он смотрел на молодого учителя, которого давно привык считать верной добычей, и продолжал наставительным тоном:
— Я вообще хотел посоветовать тебе поменьше мешаться в чужие дела. Говорят, ты был сегодня у шаманки Бо. У нее же притон. Буря налетит, не каждый успеет укрыться! А Цзян Ши-жун! Ведь это негодяй, мошенник! За грош продаст. И разбогател-то как! Ведь начал с пустыми руками. А кто ему помог? Ведь я ж его в люди вывел, а он забыл. И гнется, все равно, что трава на ограде, то в ту, то в другую сторону. Шаманка Бо, в конце концов, только женщина. О чем тебе с ней говорить?
— Шаманка Бо выболтала мне, что Цзян Ши-жун задолжал ей много десятков тысяч. Она грозится, что выведет его на чистую воду, если он не вернет ей денег сейчас же.
У Цянь Вэнь-гуя екнуло сердце от злобной радости. Но он сдержался и лишь сказал:
— А я что говорю! Разве можно с такими бабами иметь дело! Цзян Ши-жун… О чем он только думает?
Лицемерит, думал Жэнь Го-чжун. Советует избегать помещиков, а сам подстрекает меня почаще с ними встречаться. Остерегается, не верит мне. Врагов у него много, но они ему не так уж опасны. Зять, родственники ему помогут. А все-таки он боится, хоть и виду не показывает. Хорошо бы дождаться, когда ему будет туго, выступить в его защиту, а потом потребовать себе награду. И против него идти опасно, и с ним идти особой выгоды нет. На кого еще опереться? Как расстаться со своими надеждами?
Жэнь рассказал Цяню про Ли Цзы-цзюня. Цянь неодобрительно покачал головой. Если Ли Цзы- цзюнь послушается Жэня, в самом деле начнет подговаривать арендаторов, притворно вздыхал Цянь Вэнь- гуй, и это станет известно, тогда и ему, Жэнь Го-чжуну, несдобровать. Ему следует прекратить всякое общение с ним, даже написать на него донос на классной доске. И Цянь тут же принялся ругать Ли Цзы- цзюня за то, что он высокомерен, презирает людей, не признает законов дружбы, смеется над Жэнь Го- чжуном, называет его недоучкой. В прошлом он водился со всяким сбродом — полицейскими из волости, агентами японской тайной полиции, — играл с ними в азартные игры, кутил. Всех их радушно принимал, пока не промотал свои денежки и вынужден был продать дом и много земли. С односельчанами он себя держать не умеет и в бытность старостой вздумал было послать на общественные работы самого Цянь Вэнь-гуя, и только когда Цянь Вэнь-гуй наотрез отказался и прямо спросил, сколько Ли возьмет отступного, тот понял, что хватил через край, и прибежал с извинениями. Теперь он стал скуп, прикидывается бедняком, угощает только пшеном, а рис и белую муку ест наедине с женой.
Жэнь Го-чжун тоже вспомнил, что в последнее время у Ли Цзы-цзюня к вину подавали одни овощи, не было даже яичницы, хотя в доме водились куры.
Из освещенной комнаты снова донеслись голоса. Любопытство Жэнь Го-чжуна все возрастало, он искал предлога, чтобы пройти туда, но Цянь Вэнь-гуй, как бы угадав его желание, заметил:
— Пустяки, не обращай внимания. Это племянница. Ей уж немало лет, а все еще не замужем. Ты свой человек, потому я тебе и рассказываю. Нам сватали председателя Крестьянского союза. Но разве это возможно? Родную дочь я, правда, выдал за милиционера, но это было против моего желания. Ведь замужество — дело серьезное, на всю жизнь! Сейчас-то он председатель, начальство, но кем он был в прошлом? И что его ждет в будущем? Придут гоминдановские войска, и что тогда? Еще нас, стариков, подведет. Может быть, у тебя есть кто на примете? Человек честный, подходящий по возрасту, из приличной семьи? Я выдал бы ее даже без свадебного подарка.
Цянь Вэнь-гуй шумно вздохнул и, щурясь, испытующе заглянул в лицо беспокойно ерзавшему на месте учителю.
Не зная, что ответить, Жэнь Го-чжун отхлебнул чаю. Голоса в доме смолкли, комары под олеандрами пели свою назойливую песню. Жэнь Го-чжуну оставалось лишь встать и попрощаться. Цянь Вэнь-гуй гостя не задерживал, старуха проводила его до ворот. Как только он очутился на улице, ворота снова заперли на засов.
ГЛАВА XXX
Приманка
С тех пор как жены бедняков так неприветливо встретили Хэйни в доме Дун Гуй-хуа, она загрустила. А тут еще дядя Цянь Вэнь-фу неустанно твердил ей:
— Слишком много зла причинил деревне твой дядя Цянь Вэнь-гуй. Нам с тобой надо честно работать, чтобы люди забыли про наше с ним родство. Иначе быть беде!
Хэйни очень хотелось подружиться с Дун Гуй-хуа. Некоторые женщины были против того, чтобы она преподавала в школе, но своим усердием и прилежанием Хэйни завоевала доверие Дун Гуй-хуа и Ли Чана. Ли Чан даже похвалил ее как-то за сознательность. Тем не менее она часто ловила на себе недоброжелательные взгляды. А ее молодость и красота лишь усиливали озлобление против нее, и за спиной ее называли то лисицей, то оборотнем, то чудовищем.
Когда Хэйни одолевала тоска, она бежала на огород к своему дяде и изливала ему свое горе. Цянь Вэнь-фу, который с утра до ночи трудился, бросал свои рамы с кабачками, подсаживался к племяннице и вздыхал:
— Ах ты бедная моя, во всем виноват твой дядя Цянь Вэнь-гуй. Жить бы тебе лучше со мной!
Иной раз Цянь Вэнь-фу хотелось дать ей самый простой совет: поскорее выйти замуж; но с девушками об этом говорить не принято, ведь они себе не хозяева! Цянь Вэнь-фу догадывался о сердечных делах Хэйни, но стоило ему заговорить об этом, как она начинала безутешно рыдать, а старик лишь беспомощно разводил руками.
Когда Хэйни, не попав на собрание, вернулась домой, она заметила, что дядя с теткой о чем-то взволнованно шепчутся. Несколько раз прибегала Дани, потом все трое ушли в комнату дяди, где, видимо, произошел очень важный разговор. Хэйни дважды пыталась заглянуть туда, но при ее появлении все замолкали, а тетка отсылала ее то на кухню вскипятить воду, то к невестке в западный флигель за ножницами и нитками. Ей очень хотелось подслушать, о чем они совещаются, но гордость не позволяла: пускай себе шепчутся! Да она и догадывалась, в чем дело: дядя, напуганный предстоящим переделом земли, что-то затевает.
Как всегда в тяжелые минуты, она кинулась поделиться своей тревогой к дяде, Цянь Вэнь-фу. Но простодушный старик только и мог, что сокрушаться и горевать в ожидании грядущей беды.
Младшая сноха Цянь Вэнь-гуя, дочь Гу Юна, вернулась вся в слезах из родительского дома. Она решила добиться раздела, но не смела сказать об этом свекру и побежала на кухню, чтобы уговорить старшую сноху действовать сообща. Цянь Вэнь-гуй уже давно заявил Крестьянскому союзу, что выделил обоим сыновьям по двадцать пять му земли, но документы оставались у него на руках, и начни деревня рассчитываться с Цянь Вэнь-гуем, земля ушла бы от них вместе со всем имуществом свекра.
