лет. Именно из тех, о которых фрёкен Бокк говорила, что их на Шведском телевидении полным-полно.
— Могу ли я видеть фрёкен Хильдур Бокк? — спросил господин Пекк.
— Это я, — отозвалась фрёкен Бокк. — Но я оплатила счета за радио и за телевизор, так что и не пытайтесь меня проверять!
Господин Пекк приветливо улыбнулся:
— Я пришел не из-за счетов. Нас интересуют те привидения, о которых вы писали… Мы очень хотим сделать о них передачу.
Лицо фрёкен Бокк побагровело. Она не произнесла ни слова.
— Что с вами, вам нехорошо? — спросил господин Пекк.
— Да, — ответила фрёкен Бокк. — Мне худо. Это самый ужасный миг в моей жизни!
Малыш стоял за ее спиной, испытывая примерно такие же чувства. Боже милостивый, сейчас, верно, все будет кончено! В любой момент этот самый Пекк обязательно увидит Карлссона, а когда завтра утром мама с папой вернутся, весь дом будет битком набит проводами, телевизионными камерами и в меру упитанными мужчинами. Тогда прощай домашний уют и покой! Боже милостивый, как убрать отсюда Карлссона!
И тут ему бросился в глаза старинный деревянный сундук, стоявший в тамбуре, — Беттан хранила там свой хлам, предназначенный для театральных представлений. Она и ее одноклассники создали какой- то дурацкий клуб и иногда собирались у Беттан, надевали театральные костюмы и слонялись по всей квартире, воображая, будто они какие-то герои и героини, а не самые обыкновенные школьники. Это называлось — «играть в театр». И это — так считал Малыш — была жуткая глупость. Но все-таки какое счастье, что этот сундук с театральным хламом именно сейчас оказался под рукой. Малыш поднял крышку и нервно шепнул Карлссону:
— Скорее… прячься в этом сундуке.
И даже если Карлссон так и не понял, почему нужно прятаться, он был не из тех, кто отказывался филюрить, если это необходимо. Хитро подмигнув Малышу, он прыгнул в сундук. Малыш поспешно опустил крышку. Затем он боязливо взглянул на парочку, все еще стоявшую у дверей… не заметили ли они чего- нибудь?
Они не заметили. Ведь господин Пекк и фрёкен Бокк были заняты выяснением того, почему фрёкен Бокк стало худо.
— Это были вовсе не проделки привидений. Все это были лишь жалкие мальчишеские проказы, — со слезами в голосе сказала фрёкен Бокк.
— Так, значит, никаких привидений не было, — констатировал господин Пекк.
Фрёкен Бокк начала плакать всерьез.
— Нет, это были не привидения… и мне никогда не попасть на телевидение… только Фрида…
Господин Пекк, желая утешить фрёкен Бокк, погладил ее по руке:
— Не принимайте это так близко к сердцу, милая фрёкен Бокк. Ведь может представиться какая- нибудь другая возможность!
— Нет, не может, — всхлипывала фрёкен Бокк.
Опустившись на сундук с театральным хламом, она закрыла лицо руками. Так она сидела и плакала, плакала без конца. Малышу стало так жаль ее и так стыдно, словно он один был во всем виноват. Вдруг из сундука послышалось легкое урчание.
— О, простите, — извинилась фрёкен Бокк, — это только потому, что я очень хочу есть.
— Да пусть себе урчит, — приветливо сказал господин Пекк. — Но обед у вас, конечно, уже готов, на кухне так вкусно пахнет! Какое блюдо вы приготовили?
— Только немного жаркого под соусом, — всхлипнула фрёкен Бокк. — Это блюдо — мое собственное изобретение. Я назвала его «мешанина фрёкен Хильдур Бокк».
— Изумительный, фантастически вкусный запах, — сказал господин Пекк. — От него просыпается аппетит.
Фрёкен Бокк встала с сундука:
— Ну ладно, тогда надо вам попробовать мое блюдо, ведь эти карапузы его не едят.
Господин Пекк немного поломался, говоря, что это неловко, но все-таки дело кончилось тем, что они вместе с фрёкен Бокк вдвоем исчезли на кухне.
Малыш поднял крышку сундука и посмотрел на Карлссона, который лежал там, легонько урча.
— Пожалуйста, лежи здесь, пока он не уйдет, — сказал Малыш, — а не то угодишь в телевизионный ящик.
— Ха! — воскликнул Карлссон. — А тебе не кажется, что в этом ящике, где я сейчас, тоже тесновато, а?
Тогда Малыш приподнял крышку сундука, чтобы Карлссону было легче дышать, а сам побежал в кухню. Ему хотелось увидеть выражение лица господина Пекка, когда он начнет есть вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк.
И подумать только, господин Пекк сидел там на кухне, и ел, набивая себе полный рот, и говорил, что вкуснее этого он никогда ничего не едал. И на глазах у него не было ни слезинки. Зато слезы были на глазах у фрёкен Бокк. И, разумеется, вовсе не от мяса под соусом, нет, она по-прежнему плакала оттого, что ее телевизионная передача не состоится. Не помогло даже то, что господин Пекк был в восторге от ее огненной мешанины. Фрёкен Бокк была безутешна.
Но тут случилось нечто невероятное. Внезапно господин Пекк, как бы ни к кому не обращаясь, сказал:
— Ну вот, наконец-то придумал! Вы пойдете со мной завтра вечером!
Фрёкен Бокк посмотрела на него заплаканными глазами.
— Куда я пойду с вами завтра вечером? — мрачно спросила она.
— Конечно, на телевидение, — ответил господин Пекк. — Вы выступите в нашей серии «Мой лучший кулинарный рецепт». Вы продемонстрируете всему шведскому народу, как вы готовите вкусную мешанину фрёкен Хильдур Бокк.
Тут послышался грохот. Фрёкен Бокк упала в обморок.
Но она быстро пришла в себя и с трудом поднялась на ноги. Ее глаза сияли.
— Завтра вечером… на телевидение? Моя мешанина… и я должна приготовить ее на телевидении на глазах у всего шведского народа? Боже милостивый… и, подумать только, эта Фрида, которая ни капельки не смыслит в кулинарии, называет мое блюдо свиным пойлом!
Малыш весь обратился в слух, до чего ж интересно! Он чуть было не забыл, что Карлссон сидит в сундуке. Но тут, к своему ужасу, услышал, что кто-то двигается в прихожей. И правда… это был Карлссон! Дверь, ведущая из кухни в прихожую, была открыта, и Малыш издали увидел его еще до того, как фрёкен Бокк или господин Пекк что-либо заметили.
Да… это был Карлссон! И в то же время все-таки не Карлссон! Боже милостивый, какой у него вид: на нем был старый театральный костюм Беттан — длинная бархатная юбка, бившая его по ногам, а спереди и сзади волочились тюлевые накидки! Он походил больше всего на какую-то маленькую, веселую и довольную тетеньку. И эта маленькая и довольная тетенька твердым шагом приближалась к дверям кухни. Малыш в отчаянии замахал руками, давая понять Карлссону, что идти туда ему нельзя. Однако Карлссон не понял его, помахал в ответ… и вошел.
— Вот гордая дева в палату идет… — произнес Карлссон.
И вот он сам уже стоит в дверном проеме — на нем бархатная юбка и накидки. Это было зрелище, заставившее господина Пекка вытаращить глаза.
— Вот так штука! Кто это? Что это за маленькая забавная девочка? — спросил он.
Фрёкен Бокк оживилась:
— Забавная девочка? Нет, это самый отвратительный маленький дрянной мальчишка, какого я когда-либо встречала в своей жизни. А ну! Сгинь отсюда, паршивец!
Но Карлссон ее не слушал.
— Вот гордая дева пускается в пляс… — произнес он.
И начал танцевать такой танец, какого Малышу никогда видеть не доводилось, да и господину Пекку, пожалуй, тоже.
