Ходи Кенджаев, дежурный по управлению, позевывая, бил мух. Их много слетелось на
сладкий запах арбуза, только что съеденного личным составом отдела. Работы не было.
Таджикистан есть Таджикистан. Проходят годы и века, в долинах возникают и рушатся
великие державы, строятся города, приходят новые народы... А в горах Согдианы всё
остается так же, как и при Искандере Зулькарнайне. Пробили новую дорогу вдоль
Зеравшана. Кое-где даже асфальт положили. Впрочем, это событие только для вездесущих
мальчишек. Мало ли в горах дорог?! А асфальт... Вчера не было, сегодня есть, завтра
опять не будет. Прогнали баев. Сделали колхоз. Разве это важно? Раньше возили урожай
баю. Сейчас - на сборный пункт. Завтра опять повезут баю. Сарай-то один и тот же...
Горы вечны и неторопливы, как таджикские аксакалы. А горцы спокойны и
флегматичны, словно горы...
Товарищ Молотов сказал по радио, что Советский Союз перенесли в будущее, и что
война с немцами отменилась. Перенесли так перенесли. Горы переживут и двадцать
первый век, как пережили девятнадцатый и половину двадцатого. И сотни веков до этого.
Горы вечны. И пока они стоят, таджики будут жить по законам предков.
Старший сержант Ходи Кенджаев был философом. Правда, он и слова такого не знал.
Но разве это имеет хоть какое-нибудь значение... Философ - такой человек, который, даже
занимаясь каким-либо делом, размышляет о возвышенном. Например, руки бьют мух, а в
голове думы о судьбе таджикского народа. От обоих занятий сержанта отвлек скрип
открывающейся двери.
- Салам алейкум, уважаемые!
- Ваалейкум ассалам, ата, - ответил Ходи, - присаживайтесь к нашему дастархану, - и
мотнул головой младшему сержанту Хамзалиеву.
Исмаил философом не был, но знак сержанта понял: на изобразившем дастархан
канцелярском столе сами собой появились чайник, парящий из надколотого носика, и
несколько пиал. Все верно, философ ты - не философ, а гостя надо встречать согласно
традиции. Тем более, такого гостя! Ведь зашел к ним аксакал. Нет, Аксакал! С большой
буквы. Настоящий. Таких уважают ровесники и слушаются джигиты даже чужих родов.
Высокий, с прямой спиной и уверенной походкой. С властным, почти молодым, но очень
мудрым взглядом. Россыпь морщин, четко прорезанных на темном лице. Такие лица
бывают у тех, кто прожил жизнь в горах, и продолжает проводить на высоте бОльшую
часть времени. Незнакомый, что само по себе удивительно. Кенджаев думал, что знает
всех жителей района. Мальчонку какого мог пропустить, но не столь заметную фигуру.
Пожалуй, лишь 'железный' Шамси, глава рода Абазаровых, может сравниться с гостем в
статности. Они и похожи... Наверное, и близки возрастом. Но 'железному' Шамси
девяносто, хотя он крепок, как арча горных ущелий. Неужели и гость так же стар?
Старик благодарно кивнул и присел к столу. Неторопливо принял поданную младшим
сержантом пиалу, отхлебнул, смакуя вкус, улыбнулся чему-то своему. Допив, поставил
пустую пиалу на стол. Ходи немедленно наполнил ее вновь. Но гость не торопился пить.
- Я не был дома много дней, - сказал он, - учил правнука жизни в горах. Мы ушли
очень далеко. Вернулись вчера. Родичи сказали, что сейчас опять сорок первый год. Это
так?
Кенджаев чуть не поперхнулся чаем.
- Это так, ата. Значат ли Ваши слова, что Вы пришли из две тысячи десятого?
Старик улыбнулся:
- Именно. У меня нет сомнений в правдивости моих предков, но они знают мало.
Какое сегодня число?
- Двадцать пятое июня, - ответил сержант. - Но куда же Вы ходили?
- В Афганистан, - уточнять не стал, очевидно посчитав, что хоть сержант и власть, но
