устроить Отмену. Моя сестра Ольга хотела того же. Теперь она мертва…
«Убьет… Попытается. Почему я пришла без оружия?» — тускло сверкнуло в мозгу, еще не успевшем усвоить, что происходящее в нем перестало быть делом приватным.
— Хорошо, что ты пришла без оружия, — сурово кивнула хозяйка, — и без желанья убить. Иначе была бы убита. Вот тут она и лежала, — золотоволосая мутно посмотрела на Катю, но, судя по взгляду, видела на ее месте уже не ее. — Мертвая. Меня даже не было дома… Не знаю, с какими страстями сестра шла ко мне, боюсь правду проведать. Я ведь простой заговор на дверь наложила — «Ты — я». Тоже знаешь, наверно? С какими чувствами ты в Башню войдешь, то от нее и получишь. С любовью придешь, получишь любовь. С опаской, как ты, Башня будет тебя опасаться, и ты получишь предупредительный удар из соображений безопасности. А Ольгу Башня убила…
— Выходит, она шла, чтоб убить вас. Вы не убивали сестру.
— И все равно я виновата… Теперь вот дочь Ольги, Иришку, ращу. И все думаю, как ей все объяснить, чтоб она ни меня, ни мать свою не винила, когда подрастет… И не знаю ответа.
— Так вы Киевица Персефона? Та самая…
— Бывшая Киевица. Ладно, садись, Катерина Михайловна, заждалась я тебя.
— Вы меня ждали?
— Я тебя породила…
«Я тебя и убью», — вспомнила Катя.
Но, кажется, убивать Катю она не собиралась.
— Убить вас для меня страшней, чем себя. За появление Трех я заплатила всей своей жизнью. И как мне не ждать, Катерина Михайловна, если Город гудит, словно Лира, оттого что ты струны перебираешь его… Играешь, а сама и не слышишь. Ты даже не знаешь, как вошла сюда.
— Действительно, как? — Красавица Катя продолжала сидеть на полу и чувствовала себя так же, как выглядела, — очень нелепо. — Ведь нужен ключ и пароль…
— Правило про ключ и пароль, наверное, Иришка придумает, когда Киевицей станет, — золотоволосая девушка с улыбкой посмотрела на девочку в люльке. — Я же сказала тебе…
— Никто кроме вас не может войти в ваш Провал…
— А ты вот вошла, — золотоволосая играла с ней, как кот с мышью, подгоняя ее к верному ответу.
— И вы знали, что я смогу, если ждали.
— Потому что ты главный ключик нашла. Ключ всех ключей. Ключ от Киева, — сказала хозяйка.
И Катя окончательно убедилась, что та читает мысли, включая и те, что бежали далеко от нее, — знает все их затаенные страхи и чувства. Знает про поиски Первого и Второго ключа.
— Вы говорите про ключ, который дала мне Акнир? — неуверенно протянула Дображанская. — Ключ от всех времен.
— Нет. Хоть этот подарок еще пригодится тебе, но… Что такое ключ? — Персефона подошла к тонконогому дамскому бюро, изъяла из замочной скважины в ящичке маленький ключик с замысловатой резьбой. — Определенный рисунок, который подходит к замку… Рисунок должен подходить к нему идеально. Идеальной должна быть каждая черта.
Персефона взяла со стола маленькое дамское зеркальце с длинной ручкой и оправой-модерн. Ручка представляла манерно изогнутую фигуру женщины — подняв руки, она держала над собой зеркальный круг, любимую фигуру Модерна, символизировавшую и женское лоно, и беременный живот, и луну, и солнце, и саму Великую Мать — земной шар.
И Катя подумала, что, видно, не зря математики считают круг идеальной фигурой… А затем увидела в идеальном зеркальном круге себя — свое лицо.
— О твоей красоте в Городе слагают легенды, — сказала нараспев Персефона, — Но есть красота разного толка. Есть такие черты, которые сами складываются в идеальный рисунок власти. Есть красота, способная порабощать. С вашим лицом можно управлять миром…
— Вы хотите сказать, что у моей красоты есть определенный рисунок… Хотите сказать, что ключ — это я? Моя красота?
— Ты распечатала власть. Ты открыла вторую Книгу Киевиц. Книгу Киева. Ты узрела взгляд Матери.
«Она говорит про дома!»
Дома-модерн, дивную лепнину которых Катя перебирала взглядом, как музыкант струны. И дома пели, дома издавали звуки, дома излучали силу.
Катя вспомнила лицо каменной вдовы в рогатом уборе Макош и каштановой короне Киева, в похожих на серьги колтах. Вспомнила, как встретилась с ней лютым взглядом. Катю обидел мужчина. И вдову тоже обидели… их взгляды соединились. По щекам вдовы бежал дождь. И по Катиным тоже.
«В Модерне все всегда сказано прямо… Плачущая вдова! Передать свою силу плачущая вдова могла только в дождь! Только когда плачет…»
— И только тебе. А вода — наилучший проводник. — Персефона качнула серьгами, похожие колты в виде трех вертикальных бусин были на Матери: — Знаешь, что они означают?
— Нет.
— Древнейшие заклинательные серьги жрицы для вызова дождя. С начала времен люди украшали свои дома и одежду, руки, уши и пальцы, головы, шеи ритуальным орнаментом, заклинательным рисунком — талисманами, оберегами. Определенные магические знаки и символы оберегали их от беды, защищали от зла, от тьмы и нави… Иные знаки привлекали добро, богатство, плодородие. Но прошли тысячи лет, и люди решили, что все это — лишь украшения. И ты тоже считала, что драгоценности носят для красоты?
Персефона протянула Кате руку, вложила свою ладонь в ее безвольные пальцы, и Катерина почувствовала силу, разлившуюся по телу подобно холодной воде, оживившей пересохшую гортань сладостным и живительным холодом — жизнью. Жизнедарящая рука помогла Кате встать, взгляд фиалковых глаз указал на серебряный кулон-чертополох на Катиной шее.
— Но ведь это просто кулон, — не поверила Катя, — от Маршака. Известного ювелира. Он не заклинательный.
И вдруг вспомнила, что при покупке растительный узор на кулоне показался ей знакомым. Не исключено, что киевский ювелир Маршак и впрямь просто скопировал лепнину какого-то киевского дома.
Ритуальный узор. Заклинательный узор Книги Киева! Как и каштаны…
Катя вспомнила профессора Сикорского, вдруг, вопреки врачебной этике, решившего познакомить ее с Анной. А на диване, где она сидела в тот миг, — красовались колючие плоды и корона матери Киева. Вспомнила Витольдовича, вдруг рассказавшего правду о диване, когда она положила руку на грудь, где в кармане лежал кулон-модерн.
— Модерн, — сказала она.
— Городское колдовство, — сказала Персефона. — Дикая материнская магия, прокравшаяся в высший и низший свет. Вам осталось лишь повернуть ключ в замке.
— Как?
Персефона покачала головой.
— Я думаю, у вас ко мне слишком много вопросов.
Она была права — так много, что они наскакивали друг на друга, давили один другого, как обезумевшие люди в толпе. Кате хотелось спросить, почему Персефона здесь, а не в монастыре, как говорила Акнир? Почему она бросила Киев? Как спасти Машу? Будет ли она мешать их Отмене? Зачем отпустила в мир Лиру и посеяла столько зла и смертей… неужели лишь ради них Трех?
— Есть пророчество о Трех.
— Когда в Киев в третий раз придут Трое, они примирят Небо с Землей, — сказала Катя.
— На деле оно намного длиннее. «Когда в Город третий раз придут Трое, тьма возлюбит свет, крик ребенка остановит войну…» А еще там сказано, что самой сильной из трех будет младшая, принявшая имя Макош. Именно она, как Великая Мать, станет примирительницей Земли и Неба.
