– А чей это грех? Хирурга Фархадини?
– И его тоже.
– Фархадини мертв, с кем же мне поговорить?
– Знаешь церковь около железнодорожной станции? – неожиданно спросила кастелянша.
Я усмехнулась:
– Предлагаете искать ответ у бога?
– Нет, я предлагаю поехать в церковь, найти певчую Аксинью и поговорить с ней.
– А ей-то откуда знать?
– Оттуда, что раньше она была правой рукой Фархадини и ассистировала ему на всех операциях.
Глава 30
Церковь расположена за городом, около железнодорожной станции; чтобы добраться до нее, я полчаса тряслась в промерзшем автобусе, а потом еще с полкилометра топала по деревне.
На стоянке рядом с церковью были припаркованы машины и несколько автобусов. По субботам проходят литургии, как раз в этот момент священнослужитель отпевал покойников, почему-то двух одновременно – старенького дедка и такую же древнюю старушку. Своей очереди на улице дожидались еще четверо усопших.
Не знаю, что говорит статистика, но мне лично кажется, что зимой пожилые люди умирают чаще. Ослабевает интерес к жизни. Выглянешь в окно, на улице холодно, темно, мрачно – и махнешь рукой: да ну ее, эту борьбу за существование! А летом жить ой как хочется! Тепло, солнышко светит, птички поют – нет, думаешь, я еще повоюю! Поэтому для пенсионеров в нашей стране самое главное – дотянуть до весны, до оттепели и первой зелени на деревьях.
Церковный хор я нашла около самого алтаря. Ну, хор – это громко сказано, за перегородкой стояли шесть певчих – трое мужчин и три женщины. Мужчины заметно отличались друг от друга: один был совсем юным, с пушком над верхней губой, второй – пузатый отец семейства средних лет, а третий – высокий старик с острой бородкой и в очках, ни дать ни взять академик естествознания. А вот дамы, сухопарые создания в длинных черных юбках и черных платках, без макияжа и возраста, смахивали на сестер.
Дождавшись паузы в песнопениях, я обратилась к крайней женщине:
– Простите, вы – Аксинья?
Она подняла на меня безмятежный взгляд и покачала головой. Я ожидала, что она укажет, кто из ее товарок Аксинья, но женщина молчала. С тем же вопросом я обратилась ко второй певчей, та тоже лишь покачала головой.
Игра в молчанку начала действовать мне на нервы.
– Значит, это вы – Аксинья? – довольно строго спросила я третью певчую.
Та смиренно кивнула.
– Я только что была на вашей работе, меня направили сюда.
Аксинья что-то прошелестела в ответ.
– Простите, не расслышала, здесь шумно.
– Моя работа – служить Господу, – чуть громче повторила она.
– Да, конечно, – охотно согласилась я, – речь идет о вашей бывшей работе. Меня зовут Люся Лютикова, я журналистка, расследую преступления, которые творились в хирургическом отделении. Вы ведь работали вместе с заведующим Фархадини? Ассистировали ему на всех операциях, верно?
– Бог ему судья, – опустила глаза Аксинья.
– Теперь уже да, судья. Вчера Фархадини убили.
Выражение лица Аксиньи не изменилось.
– Упокой, Господи, душу раба Твоего! – выдохнула она и медленно перекрестилась.
– Фархадини умер, но на свободе остались другие преступники, которые должны предстать перед земным судом и понести заслуженное наказание. Вы так не считаете?
Вместо ответа Аксинья вместе с хором затянула очередной псалом.
Чтобы не мешать, я отошла к иконам. Икон в церкви было немного, и выглядели они тускло. Возможно, привередливый прихожанин сказал бы, что «рамки надо бы побогаче», но только не я. Я вообще считаю, что истинная вера не зависит от внешних атрибутов. Бог – он внутри. Можно молиться на дешевую репродукцию из журнала и чувствовать единение с Создателем, а можно стоять рядом с Казанской иконой Пресвятой Божией Матери и подпитывать лишь собственную гордыню.
Разглядывая прихожан, я неожиданно наткнулась взглядом на знакомые лица. Вот те раз, это же сморчок Руслан и его ревнивая супруга из соцзащиты! Дама с трудом сдерживала зевоту, а у мужа даже здесь был кобелиный вид. Парочка стояла в группе людей, преимущественно теток, и я поняла, что эти десять человек – все, кто пришел от соцзащиты проводить убитых коллег в последний путь. Я придвинулась ближе и напрягла слух.
– Когда же наша очередь? – вздохнула какая-то женщина. – Домой охота, сил нет!
– Скоро уже, – деловито отозвалась другая, – сначала старушка идет, потом – Махнач. Недолго ждать осталось.
– А Юльки-то почему нет? – раздался голос. – Прудникову в какой церкви отпевают?
– Нигде ее не отпевают, – ответила та же осведомленная мадам, – у Юльки муж – мусульманин, он запретил жену по христианской традиции хоронить. Прудникову сразу в крематорий отправили, там ее сожгут, пепел в вазу насыплют, а муж эту вазу в сервант поставит и будет любоваться.
– Вот это любовь, девочки! Живут же люди!
В песнопениях снова образовался перерыв, и я рванула к алтарю. Аксинья стояла, погруженная в свои мысли, мне пришлось дернуть ее за рукав.
– Извините, но я должна с вами поговорить.
– О чем?
– О Свете Корягиной, девочке шести лет, к вам в отделение она поступила под другим именем – Настя Васильева. Помните ее?
Аксинья покачала головой:
– Я никого не помню, всё это осталось в прошлой жизни. Уходите, прошу вас.
– Но речь идет о жизни детей! – вскричала я.
Хорошая акустика разнесла мои слова по всей церкви, поп недовольно на нас покосился. Я поняла, что скоро меня выгонят со службы, поэтому шепотом зачастила:
– Видите, там стоит гроб? Это инспектор соцзащиты Ольга Валентиновна Махнач. Эта чиновница забрала Свету Корягину у мамы, чтобы вырезать у девочки почку. Мама, к сожалению, не смогла пережить расставания с ребенком и покончила с собой.
Впервые на лице Аксиньи промелькнули эмоции, а я говорила дальше:
– Несколько дней назад Махнач отняла у моей подруги пятилетнего сына. Я не знаю, какой орган она намеревалась вырезать у Костика, но пока он находится в детском доме. Пока! В любой момент его могут отправить в больницу и распотрошить, как цыпленка.
– Но ведь Махнач мертва. И Фархадини, как вы сказали, тоже.
– У них остались сообщники, – уверенно заявила я. – Поймите же, это организованная группировка, мафия! Вы хотите, чтобы еще одного ребенка сделали инвалидом? Учтите, это будет на вашей совести!
Несколько секунд в Аксинье шла внутренняя борьба, потом она кивнула:
– Хорошо, подождите меня, я скоро освобожусь. – И опять затянула заунывный псалом.
То ли от запаха ладана, то ли от духоты у меня закружилась голова. Я вышла на улицу и с наслаждением глотнула свежий воздух. Через несколько минут, как и обещала, появилась Аксинья. Она была одета в роскошную шубу из песца, которая абсолютно не вязалась с черным монашеским платком и постным выражением лица. Очевидно, шубейка осталась от прежней жизни и высоких доходов хирурга. Аксинья стояла, смотрела под ноги и молчала.
Чтобы начать разговор, я спросила:
– Скажите, Аксинья – это ваше настоящее имя?
– Аксинья – церковнославянский вариант имени Ксения. А по паспорту я Ксения Алексеевна Дьяченко.
Она опять надолго замолчала, и я поняла, что без наводящих вопросов не обойтись.
