Я хотела, чтобы она спросила меня, чем я занимаюсь, когда ухожу гулять на пруд или в поле. Неужели она не замечала, что
— Мама… — начинала я.
— Не сейчас, Марианна, — отмахивалась она, тем самым обращая в ничто с таким трудом собранную храбрость.
Каждый раз, когда мужчина, живший по соседству, встречал меня у пруда или забирал после школы, он заставлял меня делать нечто отвратительное. Чувство вины росло, а он знал, что я буду молчать, — знал и ощущал себя безнаказанным. Порой я, захлебываясь слезами, пыталась оттолкнуть его руку, и тогда он спрашивал меня, почему же я не побежала к маме и не рассказала ей обо всем, когда это случилось в первый раз. «Ты же знаешь, Марианна, — говорил он, — ты же знаешь, что люди будут винить тебя. Помнишь, что случилось с красивой девушкой по имени Руфь Эллис?»
Стоило ему произнести это имя, я начинала судорожно хватать ртом воздух, и страх превращал этот воздух в холодный комок размером с кулак, который буквально заталкивал все слова обратно в горло и не давал вырваться даже рыданиям. А потом сосед клал руку на мои вздрагивающие плечи, ерошил мои волосы, гладил по спине, шептал на ухо разные ласковые слова, убаюкивая меня, пока я не успокаивалась.
Ночью я лежала одна в темноте, и воспоминания о том, что он делал со мной, возвращались, принося с собой стыд и боль. Устав от переживаний, я засыпала, но во сне меня окружали сломанные куклы со свернутыми головами; меня пытались поглотить огромные рты, а люди в красных мантиях говорили, что я плохая девочка и должна умереть.
Стыд заставлял меня молчать, но я пыталась хоть как-то дать маме знать, что происходит. Для этого я вырезала из журналов фотографии женщин и обводила яркими карандашами их грудь и ту часть, которая расположена ниже живота, а потом подкладывала картинки в места, где мама обязательно должна была их заметить. В туалете я смешивала их с черно-белыми газетными квадратами, которыми мы пользовались вместо туалетной бумаги, предварительно убедившись, что блестящие журнальные вырезки невозможно пропустить. Я не думала о том, что случится, если их найдет папа или Дора, часто заходившая к нам в гости. Я просто хотела, чтобы хоть кто-нибудь понял, что со мной происходит.
Но на мои знаки никто не обратил внимания…
И тогда все стало совсем плохо. Мама была постоянно занята, дети в школе не хотели со мной дружить, отца с его неожиданными вспышками гнева я просто боялась. Так что мужчина из соседнего дома остался моим единственным другом.
Да, в то время я не знала, почему мама обращает на меня так мало внимания. Мне казалось, что я сама виновата в этом, но причина крылась в том, что в ее жизни появился другой человек. А я слишком плотно завернулась в одеяло отчаяния, чтобы замечать происходящее вокруг.
Когда я впервые встретила Дейва, то и представить не могла, какой хаос он привнесет в нашу более-менее размеренную жизнь. Дейв был одним из управляющих на ферме, где работал отец. Ему было около сорока; этот высокий, широкоплечий рыжеволосый мужчина с хорошими манерами постоянно улыбался — если не губами, то яркими зелеными глазами; его окружала аура власти и силы, столь привлекательная для женщин — и конечно, для моей матери, которая была замужем за пьяницей, почти не уделявшим ей внимание.
Помню, как Дейв в первый раз пришел к нам в гости; я тогда подумала, что это всего лишь очередной взрослый, который спросит, как у меня дела, и даже не потрудится выслушать ответ. Он подвез отца с работы, и его пригласили на чашку чая. Но Дейв был не такой, как все. Это можно было заметить хотя бы по тому, как он разговаривал. Он не повышал голос, но почему-то его речь звучала громче и увереннее, чем злобные крики моего отца. Голос Дейва наполнял комнату, когда тот благодарил маму за гостеприимство, хвалил ее домашний пирог и пожимал отцу руку на прощание.
— Хороший парень, — сказал отец после того, как Дейв ушел. — Никакого высокомерия. Совсем не похож на прочих задавал, что закончили сельскохозяйственный колледж и возомнили, будто больше всех знают про то, как надо работать на ферме.
— Да, очень милый, — кивнула мама в ответ.
Недели шли, и я все чаще видела Дейва у нас дома.
Я тихонько сидела в углу, шила одежду для кукол, улавливая обрывки разговоров, и постепенно кое- что о нем узнавала. Он недавно переехал в нашу местность, был женат; две его дочери ходили в мою школу. Я знала этих девочек — не потому, что мы с ними общались, просто один раз я видела, как Дейв вместе с красивой темноволосой женщиной встречает их после уроков у школьных ворот.
Дейв стал захаживать в паб, где сидел по вечерам мой отец, и, привязав старый велосипед к машине, подвозил отца до дома. Потом он начал появляться у нас, когда точно знал, что отца нет, но, слишком занятая собственными проблемами, я и подумать не могла, что за этим что-то кроется.
Я не обращала внимания даже на то, что мама вдруг начала заботиться о своей внешности. Каждый день она тщательно красилась, укладывала волосы и даже начала прибираться в гостиной. Конечно, убрав в шкаф кастрюли и сковородки, нельзя было справиться с застарелым беспорядком, зато все рабочие поверхности были вычищены до блеска, а мокрые пеленки больше не сваливались кучей в корзину для белья рядом с раковиной.
Дейв появлялся у нас все чаще, и я решила, что он мне не нравится. Мне не нравилось, как ведет себя мама, когда он приходит в гости, как она хихикает и поправляет прическу. Мне не нравилось, как он смотрит на нее: будто каждое слово, срывавшееся с ее губ, было для него крайне важным. Сама не зная почему, я винила Дейва в постоянных вспышках отцовского гнева.
«Зачем он приходит, когда папы нет дома, и не дает мне побыть с мамой?» — спрашивала я себя, когда Дейв начал навещать нас по вечерам в субботу — отец в это время обычно уходил на собачьи бега. Пока в нашей жизни не появился этот мужчина, я любила субботние вечера: уложив малышей спать, мы с мамой могли посидеть рядышком на диване и посмотреть старый фильм по телевизору.
Но Дейв все испортил. Теперь, стоило отцу закрыть за собой дверь, мама исчезала в своей комнате и возвращалась через полчаса в другом платье, с распущенными волосами и макияжем на лице. Она нетерпеливо поглядывала в окно, и когда ее лицо освещалось улыбкой, в одно мгновение превращавшей маму в молодую, еще не измученную заботами женщину, я понимала, что приехал Дейв.
— Пора тебе идти в кровать, Марианна, — весело говорила она, не объясняя, почему я должна ложиться спать на час раньше, чем обычно. В свою комнату я уходила, кипя от негодования.
Вскоре я поняла, что постоянные визиты Дейва раздражают не только меня. Отец в корне поменял свое мнение о новом управляющем.
— Опять этот Дейв здесь околачивался? — спрашивал он, когда возвращался домой.
Я не хотела врать, но чувствовала, что, если скажу правду, у мамы будут большие проблемы. Поэтому я бормотала что-то уклончивое. Мол, когда я ложилась спать, Дейва здесь не было. Очевидно, подобные ответы отца не удовлетворяли — как-то раз я заметила, что он осматривает гравий на площадке перед домом, пытаясь обнаружить следы масла, оставленные машиной Дейва.
— Если я снова увижу этого ублюдка поблизости, я его убью! — кричал он на маму каждый раз, когда начинал ее в чем-то подозревать.
Я надеялась, что папа действительно поймает Дейва. Не то чтобы я верила, что он его убьет, просто рассчитывала, что заставит его исчезнуть из нашей жизни — а этого мне хотелось больше всего.
Как-то раз Дейву действительно не повезло: он заглянул к нам, когда отец был дома. Но, к моему глубокому разочарованию, вместо того чтобы наорать на него, отец приветливо улыбнулся и предложил выпить с нами чаю. Тогда я еще не знала значение слов «бахвалиться» и «трус».
Глава двадцатая
Мама снова забеременела.
