родителей на проживание где бы то ни было, кроме их дома.
За несколько дней до праздника, который я воспринимала как точку отсчета самостоятельной жизни, директриса вызвала меня в свой кабинет. Она сообщила, что, судя по всему, моя мечта имеет шанс осуществиться. Больница на севере Англии согласилась включить меня в свою обучающую программу. Хотя зарплата будет мизерной, меня обеспечат питанием и проживанием. Но лучше всего то — директриса, конечно, не случайно упомянула об этом, — что никто из выпускников нашей школы не собирается туда поступать. Более того, больница находится очень далеко от моего родного дома, а значит, вряд ли я встречу там кого-то, кто знает меня.
— Ты сможешь начать жизнь с чистого листа, Марианна. Ты это заслужила, — улыбнулась директриса. — Весь год ты усердно училась, чтобы добиться высоких результатов, и я очень тобой довольна.
Вряд ли она знала о том, как обстояли дела у меня дома. Получается, сочувствие на ее лице было вызвано тем фактом, что все ученики старших классов либо игнорировали меня, либо открыто издевались.
Следующие слова директрисы заставили меня задуматься, что не все так просто.
— Твои родители должны будут написать в больницу письмо, в котором разрешат тебе работать и учиться в этом учреждении.
— А что случится, если они не напишут? — робко поинтересовалась я.
— Тогда тебя не примут. Но ты ведь уже обсуждала это с родителями?
— Конечно! — соврала я.
Придя домой, я решила, что лучше будет поговорить с родителями во время ужина. Но это меня не спасло.
— Что? — мгновенно взбесился отец. — Значит, у нас за спиной все провернула? Да как ты могла пойти на такое, не поговорив с матерью и со мной? То есть наше мнение для тебя уже ничего не значит, да? То есть мы просто люди, которые кормят и одевают тебя? Ну так вот, заруби себе на носу: если ты думаешь, что я подпишу разрешение, ты глубоко ошибаешься!
Мама сидела, проворачивая вокруг пальца тонкое обручальное кольцо, и старалась не смотреть в мою сторону.
— Пришло время приносить деньги в дом, девочка моя! — продолжал тем временем отец. — Найдешь работу где-нибудь поблизости и будешь платить за содержание. Прояви хоть немного благодарности за все, что мы для тебя сделали, за все, что мы в тебя вложили. Это меньшее, что ты можешь сделать.
Я пыталась объяснить, что им не придется кормить меня, раз я буду работать в больнице, но он не слушал. Я плакала, умоляла — все бесполезно. Я обратилась за поддержкой к матери.
— Не смотри на нее, Марианна, — мать согласна со мной. Ты ведь согласна? — Он бросил на маму взгляд, преисполненный такой ярости, что я сразу поняла: страх отобьет у нее всякое желание спорить. — Ты ведь не можешь поехать туда, если мы не напишем письмо, в котором сообщим о своем согласии? — Я кивнула. — Так вот, я не собираюсь ничего писать. Забудь об этом! — торжествующе заключил отец. На мгновение он замолчал, чтобы забросить в рот очередную порцию рагу, а потом снова посмотрел на мое несчастное лицо: — Знаешь, что ты сделаешь завтра? Ты пойдешь на новую фабрику — я видел объявление, что им требуются рабочие. Они платят хорошие деньги. Так что постарайся не упустить свой шанс. Больше я ничего не желаю слушать…
Прежде чем я успела открыть рот и сказать хоть что-то в свою защиту, он забил последний гвоздь в гроб моей мечты:
— Марианна, не забывай, ты и так причинила нам достаточно хлопот. И я не собираюсь отпускать тебя из дома в пятнадцать лет, чтобы ты еще во что-нибудь вляпалась.
На следующее утро я не пошла в школу. Вместо этого я отправилась на новую фабрику и спросила вахтера, где можно пройти собеседование. Мне велели вернуться в понедельник, сообщив, что, скорее всего, я буду работать за станком для волочения проволоки.
Отец был прав. На фабрике действительно хорошо платили.
Но никакие деньги не могли воскресить мою мечту.
Глава сороковая
Я начала работать в большом здании, входившем в состав промышленного комплекса, одного из многих, построенных в нашем районе. Начальник цеха — худощавый, какой-то бесцветный мужчина в очках с проволочной оправой — сказал, что в следующий понедельник я должна прийти в его кабинет в семь сорок пять утра и он покажет мне, где будет проходить мое двухнедельное обучение. Я буду работать за станком для волочения проволоки и, соответственно, изготавливать проволоку для растущей телекоммуникационной промышленности. Меня научат пользоваться паяльником и различать виды проволоки.
На выходных я ломала голову, что же мне надеть в свой первый рабочий день. Особого выбора у меня не было — пришлось удовлетвориться школьной формой и свитером ручной вязки, купленным в секонд- хенде. Накануне вечером я старательно вычистила и выгладила свои вещи — пусть я буду выглядеть как ребенок, зато хотя бы как опрятный ребенок.
Придя на фабрику, я обнаружила, что в кабинете начальника уже сидели несколько взрослых женщин, которые тоже хотели устроиться на работу. Судя по их виду, они нервничали не меньше меня. Нас отвели в небольшое здание, и после короткого инструктажа мы приступили к первому уроку. Работа была скучной и однообразной, но маленькие руки позволяли мне легко с ней справляться. В конце первого дня все хвалили меня, и работа на фабрике вдруг перестала казаться такой ужасной.
Я была моложе остальных работниц минимум на пять лет. Большинство женщин были замужем за рабочими с окрестных заводов и фабрик. Некоторые переехали сюда из Лондона, привлеченные возможностью отдать детей в хорошую школу и купить вполне приемлемый одноквартирный дом в очередном строящемся районе. Они вели себя довольно дружелюбно, и, когда фабричный звонок возвещал о начале пятнадцатиминутного перерыва, я обычно пила чай с несколькими женщинами, которые решили взять меня под свою опеку, так как работали тут намного дольше меня.
— Ты такая молоденькая! Давно школу-то закончила, милая? — спросила одна, темноволосая, с улыбчивыми карими глазами и золотящимися на курносом носу веснушками. Она сказала, что ее зовут Бев.
— Совсем недавно, — ответила я, в который раз сожалея о том, что мне не удалось воплотить в жизнь мечту о работе в больнице.
Подруга Бев по имени Джин заметила, явно не стремясь меня обидеть:
— Это объясняет, почему ты так одета.
Я вздрогнула. Конечно, я понимала, насколько сильно отличаюсь от этих взрослых женщин с химической завивкой и накрашенными лицами, ведь я-то всегда завязывала волосы в скромный хвост и даже не думала о косметике. Несмотря на то что все мы должны были носить что-то вроде спецодежды, Бев и Джин одевались лучше, чем я когда-либо могла себе позволить. Страх перед тем, что я опять не смогу вписаться в коллектив, постоянно мучил меня. Кроме школьной формы в моем гардеробе было всего лишь несколько платьев, купленных в секонд-хенде, причем ни одно из них не подходило мне по размеру.
Я знала, сколько стоят хорошие вещи. Иногда я позволяла себе засматриваться на витрины, мечтая о модных нарядах, но всегда понимала: мне потребуется много времени, чтобы накопить достаточно денег и купить что-то похожее на одежду Бев и Джин. Отец сразу сказал, какую сумму я должна буду еженедельно отдавать матери за свое содержание, и я, зная, сколько всего мне будут платить, растерянно подумала, что у меня почти ничего не останется.
— Знаешь что, милая, — от Бев явно не укрылось мое подавленное состояние, — я сама шью себе
