— Я имею в виду, что они исчезли. Пропали. Пфф! — Он всплеснул руками, изображая фейерверк.
— То есть… У меня нет чумы?
— Верно, мисс Линь. У вас нет чумы.
— И я не умру?
— Верно.
— И я не заразна?
— Нет, нет, нет. Замечательное чувство, не правда ли?
Она прислонилась к стене, испытывая неимоверное облегчение, которое, однако, вскоре сменилось подозрением. Они заразили ее чумой, а теперь она излечилась? Без всякого антидота?
Это выглядело, как ловушка, но оранжевый огонек не появлялся. Доктор говорил правду — неважно, какой невероятной она бы ни казалась.
— Такое уже случалось?
Обветренное лицо доктора расплылось в озорной улыбке:
— Вы первая. У меня есть пара предположений насчет того, как это могло произойти, но их нужно проверить, разумеется.
Он отвлекся от голограммы и направился к стойке, на которой были два пузырька.
— Это образцы вашей крови, один взят до инъекции, второй — после. И меня крайне волнует, что за секреты они содержат.
Зола быстро глянула на дверь, затем снова на доктора.
— Значит, вы говорите… Вы думаете, у меня иммунитет?
— Да! Именно так это выглядит. Крайне интересно. Крайне необычно. — Он сцепил руки. — Возможно, вы родились с этим. С чем-то таким в ДНК, что позволило иммунной системе справиться с возбудителями. Или, возможно, в прошлом в вашу кровь уже попадали возбудители — возможно, в детстве — и организм справился, выработав иммунитет, которым и воспользовался сегодня.
Зола отпрянула, чувствуя себя неуютно под настойчивым пристальным взглядом.
— Вы можете вспомнить какой-нибудь эпизод из детства, который может иметь к этому отношение? Какие-нибудь ужасные болезни? Когда вы оказывались при смерти?..
— Нет. Хотя… — Она помедлила, запихивая гаечный ключ во внутренний карман. — Я думаю, да. Мой отчим умер от чумы. Пять лет назад.
— Ваш отчим. Вам известно, где он мог контактировать с зараженными?
— Я не знаю. — Она пожала плечами. — Моя маче… Мой опекун, Адри, всегда подозревала, что он заразился в Европе. Когда удочерил меня.
Руки доктора дрожали — можно было подумать, что он сейчас взорвется и только сжатые пальцы удерживают его от этого.
— Так, значит, вы из Европы.
Она неуверенно кивнула. Было странно — чувствовать себя принадлежащей месту, о котором нет никаких воспоминаний.
— Там было много больных, в Европе, какой вы ее помните? Может быть, вспышки болезни в вашей провинции?
— Я не знаю. На самом деле, я не помню ничего из того, что было до операции.
Брови доктора поползли вверх, а глаза, казалось, вобрали весь свет в комнате.
— До кибернетической операции?
— Нет, по смене пола.
Улыбка доктора погасла.
— Я шучу.
Доктор Эрланд снова обрел самообладание:
— Что вы имеете в виду, когда говорите, что ничего не помните?
Зола сдула с лица прядь волос:
— Ровно это. Когда в мозг вживляли интерфейс, они повредили — ну, эту штуку — часть мозга, которая умеет запоминать.
— Гиппокамп.
— Вероятно.
— И сколько вам было лет?
— Одиннадцать.
— Значит, одиннадцать. — Он резко выдохнул. Его взгляд метался по полу, как будто на кафельных плитках был записан секрет ДНК Золы. — Одиннадцать. Из-за несчастного случая с хувером, верно?
— Да.
— Несчастные случаи с хуверами в то время уже были практически невозможны.
— До тех пор пока какому-то идиоту не приходило в голову выключить датчик столкновений, чтобы разогнать хувер.
— Все равно не верится, что несколько ушибов и порезов могут потребовать такого ремонта.
Зола забарабанила пальцами по бедру. «Ремонт» — какое же механическое слово!
— Что ж, моим родителям это стоило жизни, а меня вышвырнуло через ветровое стекло. От удара хувер слетел с магнитной дорожки, пару раз перевернулся и оказался прямо на мне, так что, когда меня из-под него извлекли, вместо некоторых костей у меня была костная мука. — Она снова принялась дергать перчатки. — По крайней мере, так мне рассказывали. Как я уже говорила, ничего из этого я не помню.
Все, что она помнила, — наркотический туман после операции. И боль. Каждая мышца горела огнем. Каждый дюйм кожи, казалось, кричал от боли. Как будто тело восстало, обнаружив, что с ним сделали.
— Вы испытываете какие-либо затруднения с запоминанием всех последующих событий?
— По крайней мере, я о них не подозреваю. Это имеет отношение к делу?
— Это крайне увлекательно. — Доктор Эрланд уклонился от ответа. Он вынул портскрин и что-то записал. — Одиннадцать лет, — пробормотал он снова. — Вы должны были перенести множество операций, чтобы дорасти до этих протезов.
Зола собрала губы в трубочку. Да, должна была, вот только Адри отказывалась платить за запасные части для приемной дочери-уродца.
Вместо ответа Зола перевела взгляд на дверь, потом на пузырьки с кровью.
— Так… я могу идти?
Глаза доктора сверкнули, как будто вопрос Золы резал их, как слишком яркий свет.
— Идти? Мисс Линь, вы, вероятно, осознаете, насколько возросла ваша ценность в связи с этим открытием.
Зола почувствовала, как напрягаются ее мышцы; пальцы сжали в кармане гаечный ключ.
— Значит, я по-прежнему пленник? Только теперь ценный.
Лицо доктора смягчилось, и он убрал портскрин с глаз долой.
— Это значит больше, чем вы можете себе представить. Вы понятия не имеете о собственной важности… собственной ценности.
— И что теперь? Заразите меня чем-нибудь еще более смертельным и будете смотреть, справится мой организм или нет?
— Звезды небесные, нет. Вы слишком драгоценны, чтобы убивать.
— Час назад вы совершенно точно говорили совсем другое.
— За этот час все переменилось.
Взгляд доктора Эрланда снова метнулся к голограмме; он сдвинул брови, словно пытаясь осознать ее слова.
— Все совершенно переменилось, мисс Линь. С вашей помощью мы могли бы спасти сотни тысяч жизней. Если вы то, что я думаю, вы, мы могли бы… ну, хорошо, мы могли бы для начала прекратить набор киборгов. — Он поднес руку ко рту. — Плюс, конечно, мы будем вам платить.
Подцепив большими пальцами петли ремня, Зола облокотилась о стол, на котором стояли все эти приборы, раньше казавшиеся такими страшными.
У нее был иммунитет.
