собирался, — на той самой земле, которой присыпан его крошечный гробик! Надо же, прямо на могиле сына… Где твое достоинство, а? Мерзкий подлец!
Глаза Ригана встретились с глазами Сирены. Медленно, с явным намерением поглубже уязвить несчастную мать, он раздавил каблуком еще один осколок.
— А когда же и где ты наконец вновь станешь моей, Сирена? — спросил ван дер Рис, едва сдерживая вновь накатившую на него ярость. — Говоришь, не тут? Но ты нигде не позволяешь: ни здесь, ни поблизости, ни на пустынном, овеваемом всеми ветрами острове, ни даже в стенах нашей супружеской спальни. Так все-таки где? Где ты наконец отдашься мне?
Это случилось около шести месяцев назад, и теми же размеренными шагами, какими Риган уходил тогда от рыдающей на мягкой земле Сирены, он теперь приближался к ней. Стоя у двери, она посмотрела на отражение мужа в темном стекле и увидела хорошо знакомые ей складки, залегшие вокруг рта, и лихорадочный блеск в глазах, более чем внятно говоривший о его намерениях.
Сирена покинула свой пост и прошла мимо небольшого столика, почти задев его краем платья. Ее движения были осторожны, глаза приняли несколько диковатое выражение. Алебастрово-белые в неярком свете лампы кулаки сжались, как только она повернулась к мужу.
Взгляд Сирены выражал мольбу. Из груди рвались рыдания. Она отчаянно вскинула подбородок, чтобы Риган мог понять ее чувства. Однако, если он что и понял, все равно не отступил, продолжая приближаться медленно и целеустремленно. На Сирену снова нахлынули воспоминания о том давнем случае, когда он, как сейчас, стоял к ней лицом и решительность светилась в его глазах.
Стоило Сирене на миг забыться, уступив напору печальных воспоминаний, как Риган оказался рядом. Его и без того внушительный объем и рост приняли в неверном свете лампы угрожающие размеры. Массивные плечи казались особенно широкими, надетая на нем белая рубашка оттеняла бронзовый цвет кожи и была распахнута чуть ли не до пояса, обнажая золотистые волосы на груди.
Риган понимал, какое сильное впечатление производят на супругу его действия. В глазах Сирены появились предчувствие беды и острая тревога, с каждым его шагом все возраставшая. Ригану хотелось подавить в ней недоверие, рассказать, как сильно он истосковался, истомился по своей Морской Сирене, поведать о том, как страстно он желает ее, как мучительно жить в разладе с ней, как хочется ему постоянно находиться у нее на глазах и быть окутанным волшебной аурой ее присутствия. Она была нужна ему как воздух, необходима, как кровь, бежавшая в его жилах.
— Ты уже достаточно долго избегаешь меня, дорогая, — сказал Риган. — Несколько месяцев назад ты попросила меня подождать немножко, и с той минуты мы оказались разделены с тобой не только телесно. Мы разделились и духовно. Я всегда уважал твои желания, — добавил ван дер Рис, — но теперь пришло время и тебе… уважать мои!
— Пожалуйста, Риган, еще немного, прошу тебя, — тихо проговорила Сирена, делая шаг назад.
— Не обманывают ли меня мои уши? — хрипло, с оттенком угрозы рассмеялся ван дер Рис. — Ты просишь меня? Морская Сирена унизилась до мольбы?
— Ты же знаешь, что Морской Сирены больше нет, она умерла. То была совсем другая жизнь, еще до Михеля…
Риган наступал по-прежнему, и бедная женщина прочла в его глазах решимость довести дело до конца. Все чувства достигли в нем такого напряжения, что сделались почти осязаемы.
Когда супруг сделал еще один шаг, Сирена схватилась за край стола, служившего теперь чем-то вроде барьера.
— Ну так сколько же мне ждать еще? — с усмешкой поинтересовался Риган. — День? Неделю? Год? Сколько?
— Не знаю. Ну еще немного… я…
— Мое терпение на исходе! Целых полгода, подумать только! Ни от одного мужчины нельзя ожидать, чтобы он вытерпел столько… Ты моя жена, и я вправе требовать, чтобы ты вела себя соответственно.
— Я не могу… пока еще… Просто…
— Да просто Михель мертв! Ты его не вернешь. Пусть все останется в прошлом — начни жизнь сначала. Если ты не сделаешь этого, мы обречены. У нас ведь еще могут быть дети, впереди столько всего…
— Тебе легко так говорить: у тебя все же осталось кое-что… Но всех, кого я любила, судьба отняла у меня. Тео Хуан, Исабель, теперь вот Михель!
Взгляд Сирены затуманился, губы задрожали, она едва удерживала слезы.
— А что же я, любимая? Меня-то ведь у тебя еще никто не отнял. Неужели тебя нисколько не радует, что мы до сих пор вместе?
Риган пристально наблюдал за выражением лица Сирены. Заглянув в ее по-кошачьему зеленые глаза, опушенные густыми ресницами, он ощутил легкую слабость от ожидания того, что его самые страстные желания исполнятся. Влажные губы Сирены разомкнулись, и Риган уже не мог отвести от них взгляда, вспомнив их сладкий и теплый вкус, когда они приникали к его губам, чтобы облегчить томление и наполнить его уверенностью, что перед ним — ожившая богиня. И эта богиня, названная однажды Морской Сиреной, выбрала из всех мужчин именно его, Ригана, чтобы одарить своей любовью!
Сердце бешено забилось в груди. Он сумеет стряхнуть с Сирены апатию, сумеет вернуть ее к жизни!
— Должен ли я думать, — спросил Риган, — что мне не на что рассчитывать?
— Помнишь, ведь я просила тебя уехать со мной отсюда, просила, когда Михель был еще жив, но ты отказался. Теперь положение изменилось. Я остаюсь здесь. А ты поезжай в Испанию и займись там моими сбережениями, ведь именно это тебе нужно!
— Твое наследство, — уточнил Риган, — принадлежит мне только в глазах закона. Ты же рассуждаешь так, будто деньги и земля — единственное, что меня интересует. Во-первых, это не так, а во-вторых, должен же кто-то привести в порядок твои финансовые дела.
— И, разумеется, этот «кто-то» — ты! Что ж, забирай все, что мне принадлежит, я все равно выживу… чтобы ухаживать за могилой сына!
— Ребенок умер, — с силой выдохнул Риган, — и тебе давно пора оставить скорбь. Этот мир создан для живых людей, — добавил он, наклоняясь к ней.
— Оставь меня в покое, — предупредила Сирена. — Со временем, конечно, я примирюсь со своей потерей, но пока это время еще не пришло. Я люблю тебя и всегда буду любить, но ведь ты никогда не заменишь мне моего сына! Почему ты не хочешь этого понять?
Агатово-голубые глаза Ригана потемнели, в них тоже читалась горечь утраты.
— Он был и моим сыном, не забывай. Нам следует разделить нашу печаль, и сразу станет легче. Я как-то пытался утешить тебя, но ты меня отвергла — так же, впрочем, как ты отвергла и Калеба.
Новая боль, столь же сильная, как и прежняя, пронзила несчастную женщину, когда она подумала о юном Калебе. Сирена обожала его. Он был ей как брат. Возлюбленный брат! И все-таки Михеля он заменить не мог — просто потому, что им не был!
— Это у тебя есть Калеб, — сказала она. — Он твой сын, твоя плоть и кровь. У меня же нет ничего. Ты просто потерял одного сына. А я потеряла единственного!.. Да, у меня теперь нет ничего, ничего!
Внезапно Риган схватил Сирену за руки и потянул к себе с такой силой, что тяжелые черные юбки стали волочиться по полу.
— Убери руки! — закричала Сирена. — Ни один мужчина больше не подчинит меня, ни один не изнасилует, включая тебя! Минутой раньше, минутой позже, но твоя хватка все равно ослабнет, и тогда я ослеплю тебя, я вырву твои насмешливые глаза!
Риган заглянул в разъяренные глаза супруги и еле заметно улыбнулся: перед ним была именно та женщина, которую он любил, — решительная и жизнелюбивая! Та, которая могла сражаться, пока не добьется преимущества и не заставит саму Судьбу играть по своим правилам! Та, которая могла расшевелить кровь в его жилах, возбудить в нем страсть.
Риган привлек Сирену к себе еще ближе и припал ртом к ее губам.
— Дьявол! — вскричал он, отпрянув: Сирена прокусила ему губу, и теперь оттуда сочилась кровь.
Хватка мгновенно ослабла, жена вырвалась и тотчас бросилась к длинной резной лестнице, надеясь
