которое я два дня назад видел своими глазами. И оттенок
К сожалению, поправка не вошла в фильм. Потому что после Старохатова вступил в дело еще и режиссер. Он рубанул по всей этой «их лирике» просто и трезво.
Жена (в фильме) сказала:
«Я все продумала, милый. Когда я умру, пыль тебе будет вытирать тетя Паша».
После чего крупняком показали зрителю тетю Пашу, седую, сгорбленную, но отлично пекущую блинчики на коммунальной кухне.
Страницы были просмотрены, и все вместе они теперь составляли страничку жизни Старохатова, и неизвестная людям эта страничка была благородна и чиста. Всякому из нас не помешало бы иметь в жизни такую страничку, пусть даже судного дня не будет. Я вернул прочитанное, и оно вновь исчезло в гигантских залежах архивного материала. Капля в море. Я встал, стряхнул пыль с колен (стола не было, я читал, держа на коленях) и в дверях сказал миловидной девушке:
– Спасибо.
* * *
То есть так – человек оказался и честен (случай с Тихим Инженером), и вор (случай с Колей Оконниковым). И в портрет эти два камешка вместе не складывались. И я не совсем понимал, как теперь быть…
Звонок. А мне безразлично, кто бы там ни звонил… Ничто не случится и ничто не произойдет, когда вечером (совсем поздним) ты раскачиваешься на стуле и перебираешь свои камешки, – такая тишина.
Звонит Вера. Но Вера для меня теперь просто Вера. Она сама по себе, а Старохатов сам по себе.
– …Уже учебники посмотрела.
– Школьные?
– Да.
– Ну и как?
– Вчера перебирала свои тетрадки. Старые конспекты… Знаешь, Игорь, даже в самой повторяемости есть что-то прекрасное, когда рассказываешь о литературе прошлого.
Ее голос набирает высоту:
– А как удивительны сохранившиеся школьные фотографии!
Я хочу добавить: «…на которых все стоят, как истуканы. А Ирина Федоровна сидит, прижимая к себе справа и слева двух любимчиков с разинутыми от счастья ртами», – но говорю совсем другое:
– У меня никогда не было такой учительницы, как ты.
– Таких, как я, много, – говорит она.
– Ты уверена?
– Тебе просто не повезло.
– Возможно.
– Вчера читала томик Белинского. «Литературные мечтания» – такая статья, помнишь?.. Я читала и заранее слышала, как отвечают урок мои мальчики и девочки. Я даже всплакнула…
Она говорит. Она рассказывает. Потом прощаемся.
* * *
Ночь. Тишина. И вот – как проблеск – я вновь отмечаю, что это хорошо, что я копаюсь в Старохатове сам по себе. А не по чьей-то просьбе. Копаюсь не для того, чтобы кто-то и где-то это использовал. Что там ни говори, а все же веселее, когда твои лапки ходят вдали от лужи. И чтоб явно вдали. И чтоб подчеркнуто вдали.
Потому что не в лужах, в конце концов, дело, и не в лапках. А в твоей внутренней освобожденности.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава 1
Факты мало-помалу сгруппировались.
…В сороковом, предвоенном году Старохатову было тридцать. Тридцатилетний, молодой кинодраматург проживал в Минске. Он был женат. И был у него сынишка Толя. Имя Толя было тогда совсем не модное.
Жена Старохатова была женщина умная, строгая и некрасивая – таков был почерк Старохатова. Он уже тогда знал, что к чему.
Рассказывали, что суть свою он держал в узде и что определенного покроя красотки, тихонькие, унылые и затаенно чувственные, не давали Старохатову жить спокойно. Он угадывал их, и они угадывали его. Он без конца увлекался. И без конца себя сдерживал. Потому что для работы, для самовыражения и вообще для жизни нацеленной ему была нужна такая жена, какая у него была. Многие этого не понимали. Старохатов это понимал. Женщина чуточку суховатая. Женщина спокойная. Женщина, несколько пренебрежительно относящаяся к искусству вообще и к кино в частности. Такая и была нужна.
Плюс к этому он ее любил. Была проза, была и поэзия.
Старохатов делал свои первые шаги в кино – то есть самые первые и еще неопределенные. И потому с началом войны он легко и без боли забросил сценарии и стал военным корреспондентом. Врывался ли он первым в города, как поется в песне, или не врывался – это неизвестно. Но ранен он был. И известно, что
