Билли не сводил с Ферриса глаз — ошеломленных, с тусклым отблеском вражды, и они напомнили Феррису глаза другого ребенка — сынишку Жанны, семилетнего мальчугана с мелкими чертами лица и шишковатыми коленками, которого Феррис обычно избегал и едва помнил.
— Быстренько! — Бейли аккуратно направил Билли к двери. — И не забудь попрощаться.
— До свидания, мистер Феррис, — проговорил мальчик и обиженно добавил: — Я думал мы будем есть торт.
— За тортом придешь попозже, — сказала Элизабет. — А сейчас ступай с папой ужинать.
Феррис и Элизабет остались одни. Наступило тяжелое молчание. Феррис попросил разрешения налить себе еще, и Элизабет поставила на стол рядом с ним шейкер. Он бросил взгляд на рояль и заметил на пюпитре ноты.
— Ты играешь все так же чудесно, как и раньше?
— Да, мне это доставляет удовольствие.
— Сыграй, пожалуйста.
Элизабет тотчас поднялась. Готовность играть по первой же просьбе была одной из ее привлекательных особенностей. Она никогда не медлила, не отнекивалась. А сейчас она шла к роялю с явным облегчением.
Она начала с прелюдии и фуги Баха. Прелюдия весело переливалась, словно стеклянная призма в утренней комнате. Первый голос фуги, чистый и одинокий, смешивался со вторым и повторялся в разработке: многослойная музыка, спокойная и безмятежная, текла неторопливо и величественно. Главная тема, украшенная с бесконечной изобретательностью, то господствовала, то исчезала. В ней была та высота, которая не страшится покориться целому. Под конец густые звуки собрались вместе для последнего обогащенного утверждения главной темы, и фуга завершилась финальным аккордом. Феррис сидел в кресле, откинув голову, закрыв глаза. В наступившей тишине из соседней комнаты через коридор вдруг послышался ясный детский голос:
— Папа, но как могли мама и мистер Феррис… — Дверь закрылась.
Снова зазвучала музыка — что это была за музыка? Забытая, знакомая, прозрачная мелодия давно скрывалась в его душе. Теперь она напоминала о другом времени, о другом месте — Элизабет любила ее исполнять. Нежная мелодия разбудила массу воспоминаний. Феррис заблудился в хаосе противоречивых желаний. Странно, что породившая такую бурю чувств музыка была спокойной и ясной. Певучую мелодию прервало появление горничной.
— Миссис Бейли, обед готов.
Но и после того как Феррис сел за стол между хозяином и хозяйкой, неоконченная музыка по- прежнему заполняла его душу. Он немного опьянел.
— L’improvisation de la vie humain,[14] — сказал он. — В том, что наша жизнь — импровизация, ничто не убеждает так сильно, как прерванная музыка или старая адресная книга.
— Адресная книга? — переспросил Бейли. И замолчал, вежливый и уклончивый.
— Джонни, ты совершенно не изменился, — сказала Элизабет, и в голосе ее прозвучала прежняя нежность.
В этот вечер был подан южный обед с его любимыми блюдами. Жареный цыпленок, маисовый пудинг, глазированная в сахаре молодая картошка. За едой, когда молчание слишком затягивалось, Элизабет оживленно поддерживала разговор. Получилось так, что Феррису пришлось рассказать о Жанне.
— Я познакомился с ней прошлой осенью, почти год назад, в Италии. Она певица, в Риме у нее ангажемент. Мы собираемся пожениться.
Его слова прозвучали настолько естественно и правдиво, что Феррис и сам сначала не сообразил, что лжет. Они с Жанной о женитьбе ни разу не говорили. К тому же она еще не развелась со своим мужем, парижским маклером, родом из России, с которым не жила уже пять лет. Но исправлять ложь было поздно.
Элизабет сказала:
— Очень рада узнать об этом. Поздравляю тебя, Джонни.
Он попытался как-то согласовать сказанное с правдой.
— В Риме такая прекрасная осень. Нежная, вся в цветах. — И добавил: — У Жанны есть малыш шести лет. Занятный парнишка, говорит на трех языках. Иногда мы гуляем с ним в Тюильри.
Очередная ложь. Он водил мальчика в Тюильри всего один раз. Болезненный мальчуган в коротких штанишках, открывавших его веретенообразные ноги, плавал на лодке в бетонном пруду и катался на пони. Он попросился в кукольный театр, но времени не оставалось — у Ферриса была назначена встреча в Скриб-отеле. Всего один раз ходил он с Валентином в Тюильри.
Оживление. Горничная принесла покрытый белой глазурью торт с розовыми свечами. Вошли дети в ночных рубашках Феррис еще не понимал, в чем дело.
— С днем рождения, Джон! — сказала Элизабет. — Задувай свечи.
Только сейчас Феррис вспомнил, что сегодня день его рождения. Свечи потухли, запахло расплавленным воском. Феррису исполнилось тридцать восемь лет. Вены на его висках заметно потемнели и запульсировали.
— Вам пора в театр.
Феррис поблагодарил Элизабет за праздничный обед и стал прощаться. Вся семья проводила его до двери. Над темными уступчатыми небоскребами сиял высокий тонкий месяц. Было ветрено и холодно. Феррис поспешил на Третью авеню и остановил такси. Он вглядывался в ночной город с задумчивым вниманием уезжающего, возможно, навсегда. Он был один и хотел как можно быстрее улететь отсюда.
На следующее утро он смотрел сверху на сверкающий в солнечных лучах город, похожий на игрушку. Вскоре Америка осталась позади, внизу расстилался Атлантический океан, где-то впереди скрывался европейский берег. Океан был бледно-молочный и безмятежный. Б
В полночь Феррис ехал в такси по Парижу. Была облачная ночь, мгла окружала фонари на площади Согласия. Огни ночных бистро тускло отражались в мокрых мостовых. Как всегда после перелета через океан, перемена казалась внезапной. Утром Нью-Йорк, в полночь Париж. Феррис мельком бросил взгляд на свою беспорядочную жизнь: вереница городов, мимолетная любовь — и время, зловещее глиссандо годов, неотступное время.
— Vite! Vite! — закричал он в страхе. — Depeche-vous![15]
Дверь ему открыл Валентин. На мальчике была пижама и красный халат, из которого он вырос. Серые глаза ребенка были в тени, но, когда Феррис прошел в комнату, на мгновение вспыхнули.
— J’attends Maman.[16]
Жанна пела в ночном клубе. Раньше чем через час она не придет. Валентин вновь принялся рисовать, устроившись с карандашами на полу. Феррис взглянул на рисунок — игрок на банджо с нотами и комически-полосатый с волнистыми линиями воздушный шар.
— Мы снова пойдем с тобой в Тюильри.
Ребенок взглянул на него, и Феррис посадил его к себе на колени. Внезапно вспомнилась мелодия, прерванная музыка, которую играла Элизабет. Без усилий, без тяжкой работы памяти — и воспоминание принесло ему неожиданную радость.
— Мсье Жан, — сказал мальчик. — А вы его видели?
Смущенный Жан думал о другом мальчике — веснушчатом мальчугане, любимце семьи.
— Видел кого?
