— Эээ… — промямлила я.
— Так что ничего не было, Лен, — сказал Маркус, заметив мое волнение. — Не переживай по поводу того, что тебе наговорила Джесс под кайфом. Наркотики чертовски круто играют с подсознанием, и с реальностью это не имеет ничего общего. Вот почему люди начинают принимать наркоту.
Этот аргумент слился воедино с тем, что звучал у меня в голове, и мне даже показалось, будто это сказала я. Но я такого не говорила.
Лен пристально изучал мое лицо, я с трудом выдерживала его взгляд.
Гхм!
— И что теперь, Флю?
— А что теперь?
— Ты хочешь заняться сексом с моей девушкой?
Маркус вынул из кармана зажигалку и начал щелкать кремнем. Он бросил курить, но ему нужно было занять руки, когда он… что? Нервничал?
— Не пойми неправильно, — начал он, — но я никогда по-настоящему не хотел заниматься сексом с
Щелк. Щелк. Щелк. Словно стреляные гильзы. Щелк. Щелк. Щелк.
— Это было давно, — Маркус бросил короткий взгляд на меня. — Тогда я не знал тебя так, как знаю сейчас.
И я задумалась. Теперь ты знаешь меня, это значит, что спать со мной ты не будешь?
— Я не знал, что мы с тобой подружимся, Лен, и что вы двое так идеально подойдете друг другу. Так что, пожалуйста, поверь: все, что Джессика говорила обо мне, не имеет ничего общего с реальностью и ее чувствами к тебе. Она любит тебя. Правда, Джесс?
Его вопрос застал меня врасплох. Маркус был прав, не так ли? Он был прав насчет меня и Лена. Мы все были правы.
Правы?
Я взглянула на бледное гладкое лицо Лена, в его зеленые глаза, яркие, как осколки стекла бутылки «Хейнекен», тонкие пальцы с мозолями от гитары. Я чокнутая. Если бы Лен встречался с другой девушкой, я бы с ума сошла от ревности и от любви к нему. И писала бы только о нем.
— Правда, — кивнула я, надеясь, что это так.
Лен склонился и легко поцеловал меня. Что было для него так не свойственно — делать подобное на людях. Он всегда был против этого, ибо считал, что по неписаным правилам этикета нельзя позволять гормонам и эмоциям управлять собой на публике. Я же просто не выносила зрелища двух обнимающихся людей, которых я знаю. Так бывает, и я не могу с этим ничего поделать.
Мне нравится думать, будто Лен поцеловал меня перед Маркусом в знак признательности за нашу честность. Но на самом деле он просто пометил территорию — моя. И это сработало, потому что краем глаза я увидела, как Маркус смотрит на нас, и я клянусь, клянусь, что в уголке его правого глаза что-то сверкнуло.
Слезинка?
Слезинка, исчезнувшая через несколько секунд после того, как мы с Леном отстранились друг от друга. Я решила было, что это лишь моя галлюцинация, дурной флэшбек, иллюзия и ничего больше.
Я лгу сама себе. Трагизм ситуации в том, что я считаю, будто бы веду вполне реальную жизнь — особенно с тех пор, как написана в прошлом году опус: «Хайацинт Анастасия Вэллис: еще одна позерка». После этого я раздружилась с Бестолковой Парочкой, бросила кросс, перестала писать в школьную газету, подала документы в желанный университет, зная, что родители против… Но моя «Е»-скапада доказала, что в любви я — просто ничто.
Во время встречи я мысленно желала Лену простить меня. Если бы я открылась и позволила Лену заглянуть мне в душу — как я когда-то сделала с Маркусом, когда ничего не знала о нем, — не было бы нужды лгать о своих чувствах. Я бы действительно чувствовала.
Правда?
«Самоубийственный четверг» — это термин, которым описывают состояние, наступающее через несколько дней после приема экстази. Для меня он обернулся «самоубийственным январем».
Я смутно помню, что произошло, когда свежий выпуск «Дна Пайнвилля» свалился в наши электронные почтовые «ящики». Впервые Загадочный Аноним извалял Джессику Дарлинг в грязи.
Скотти заверил меня, что никому ничего не говорил.
— Я с Мэндой встречался только потому, что рядом не было тебя, — признался он в один из тех редких моментов, когда Мэнда не сидела на его коленях. — Ты не можешь отрицать того, что было между нами. — Скотти произнес это особым «сексуальным голосом». Тьфу.
Меня несказанно радовало то, что Маркус тоже молчал — хотя бы из уважения к своему лучшему другу. Хотя, когда дело касается Маркуса, я вообще ни в чем не уверена.
Когда я случайно обмолвилась Лену, что не думала, будто кто-нибудь знает так много о той идиотской ситуации, в которую я попала, он… Да что там говорить, вот наш диалог дословно:
— Гм. Моя мама знает.
— ЧТО?!
— Гм. Я рассказал ей об этом.
— ЧТО?! ЗАЧЕМ?!
— Я все рассказываю маме. Гм. Почти.
Затем он прокашлялся и выдвинул теорию о том, как важно уважать старших, особенно тех, кто дал нам возможность жить в этом мире, кто кормит нас, одевает и защищает, так что это вполне нормальная практика в крепкой и хорошей семье, где следует быть честными друг с другом.
— ТАК ТЫ РАССКАЗАЛ ЕЙ, ЧТО Я ЗАКИНУЛАСЬ КОЛЕСАМИ И ПОЧТИ ЧТО ТРАХАЛАСЬ С ТОБОЙ НА ЗАДНЕМ СИДЕНЬЕ МАШИНЫ?! — закричала я.
— Гм. Да.
Неудивительно, почему миссис Леви говорила со мной как с законченной наркоманкой, которая хочет дефлорировать ее ненаглядного правильного сыночка. ПОТОМУ ЧТО Я ТАКАЯ И ЕСТЬ. И ОНА ЭТО ЗНАЕТ. Я же завоевала ее расположение, а большинство родителей моих друзей любили меня. И я просто не могла вынести мысль о том, что мама Лена меня ненавидит, особенно потому, что я встречаюсь с ее сыном.
Как бы грустно это ни было, это не объясняет, как Загадочный Аноним докопался до того, что произошло на вечеринке у Сары. Этим утром все мои поступки были явлены публике в лучшем виде.
КАК ДАЛЕКО ЗАШЛИ НАШИ БОТАНИКИ В СВОИХ ИГРАХ В ДЕФЛОРАЦИЮ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОН ПОНЯЛ, ЧТО ОНА ПОЛУЧИЛА КАЙФ ОТ БОЛЕЕ ПОПУЛЯРНОГО И КРУТОГО ПАРНЯ?
Я выбрала путь отрицания. В этом я не сомневалась ни на секунду.
— Боже мой! — завопила Сара, размахивая распечаткой послания и тыкая в меня обвиняющим пальцем: — Это все ты!
Я хотела проигнорировать ее вопль, но против воли поинтересовалась:
— Что — я?
— Вот доказательство, что за «Дном Пайнвилля» скрываешься ты!
— Что?
— Боже мой! Ты пишешь все это, точно! Я клянусь, мне надо работать детективом! Клянусь!
— И как же это письмо доказывает, что его написала я? — спросила я, обескураженная ее логикой.
— Потому что ты знаешь, что мы о тебе догадываемся, вот и пишешь про себя!
— Но зачем мне так портить свою репутацию?
— Да ладно тебе!
Мэнда вскочила с места.
