Маркус снова сел на приступку. Вынул зажигалку. Щелк-щелк-щелк.
— Ты знаешь, что в подростковом возрасте мозг человека вступает в активную фазу развития, сопоставимую с фазой развития мозга новорожденного ребенка?
— Это имеет отношение к нашему разговору? — спросила я.
— Нет, — ответил он. — Но у меня появилась одна мысль.
— Выкладывай.
— В этот период клетки, которые используются чаще всего, постоянно обновляются и всячески процветают. А те, которые остаются без дела, отмирают.
— Так в чем мысль-то?
— Правильно, что ты дала Лену шанс, даже если он не сработал. Ты должна тренировать ту часть мозга, которая отвечает за любовь к кому-либо, даже если ты ни в кого не влюблена.
Я взглянула на Маркуса. Он сидел на приступке у камина — полуулыбка, лукавые глаза, скулы, словно вырезанные из стекла. Я хотела спросить: «Эй, Маркус, а что происходит с людьми, у которых проблема наоборот? С теми, кто влюбляется тридцать три раза?»
Вместо этого я поблагодарила его за урок психологии и вышла.
Позже, приехав домой, я пролистала учебник и обнаружила, что Маркус не врал насчет мозга. В период полового созревания передняя доля мозга производит нервные клетки в избыточном количестве, и мозг избавляется от излишков.
Но то, что умственные усилия должны касаться любви — это сомнительно.
Первое марта
Я НИКОГДА не думала, что доживу до того дня, когда увижу между твоими сообщениями письмо от ПОЛА ПАРЛИПИАНО! Моя любовь на все времена. Гей-мужчина моей мечты! ОООХ!
Я все еще не могу в это поверить. Он так мило извинялся, что не мог написать раньше… Между Всемирным экономическим саммитом и Олимпийскими играми в Солт-Лейк-Сити ему поступали предложения организовывать митинги. С тех пор как мы с тобой последний раз разговаривали, он пригласил меня присоединиться к самой мощной демонстрации ЛПКУ против дискриминации и любых форм тирании — к Ежегодному Маршу Змеи (в марте, надо думать).
Я отреагировала так: «Да! Я приеду! Это так КРУТО!», хотя это была, во-первых, поездка в Нью-Йорк, а во-вторых, я понятия не имела, что это за марш. Благодарение «Гуглю», я теперь знаю, что так называется огромная толпа, которая хаотично движется по улицам, становясь причиной пробок и прочих дорожных неприятностей. Это антитоталитарное шествие, которое является отображением демократии, поскольку у него нет лидера, и каждый решает сам, в какую сторону ему идти.
ЗВУЧИТ ОФИГИТЕЛЬНО! Более офигительно, нежели торчать в спальне. И это мероприятие приходится как раз на середину весенних каникул, так что даже школу пропускать не придется. Разве не судьба?
Кроме того, он все еще считает, что я обязательно поступлю в Колумбийский университет, а именно это мне и надо от него услышать. Он уверяет меня, что не стоит волноваться, что это учебное заведение славится своей неорганизованностью и высылает уведомления о зачислении позже, чем прочие школы «Лиги плюща». Надеюсь, он прав.
Я, наверное, никогда не выберусь из этой одержимости геями. Это я такая или гомосексуалисты хороши до безумия? Или я мазохистка?
Март
Сегодня — первый день в школе Лена, Мэнды и Скотти, вернувшихся после вынужденного отсутствия. У меня была неделя, чтобы попрактиковаться вести себя тихо и с достоинством.
— Это классический способ поведения кокеток, — уверила меня Глэдди, когда я навестила ее в последний раз.
— Глэдди, — скептически возразила я, — я никогда не видела, чтобы ты вела себя тихо и с достоинством.
— Это потому что меня никто не пытался увлечь и обмануть, Джей Ди!
— Да и кому бы взбрело в голову сделать это с такой девчонкой, — нежно сказал Mo, обхватив ладонями лицо Глэдди и запечатлев долгий сочный поцелуй на ее сморщенных губах.
— А вот я, похоже, лакомый кусок для обманщиков, — вздохнула я.
Отличный момент для того, чтобы позади меня неожиданно появился бы Маркус и сказал бы что- нибудь ободряющее, что все будет хорошо. Что-то вроде: «Джессика, я тебя никогда не увлеку и не обману».
Но он этого не сделал. В «Серебряных лугах» его сегодня не было, хотя я и не искала особенно (ну хорошо, искала). Мы с Маркусом почти не разговаривали с тех пор, как беседовали тогда в библиотеке. Он избегал смотреть мне в глаза и едва здоровался. Думаю, что он все же за Лена из мужской солидарности.
В любом случае, я поклялась не показывать Лену, Мэнде или остальным сплетникам нашей школы, будто я расстроена. Я даже в класс не хотела заходить, пока не поняла, что вечно так бегать не будешь.
— Боже мой! — заверещала Сара, увидев меня в холле перед классом. — Ты не умрешь, если увидишь Лена и Мэнду вместе?
— Я их пока не вижу.
— Смотри!
Она схватила меня за плечи и развернула в противоположном направлении, как раз вовремя: Лен нежно целовал Мэнду, словно он был рыцарем, а она растреклятой дамой или чем-то в этом роде.
«Тихо и с достоинством», — напомнила я себе.
— Боже мой! Ты не хочешь умереть?
— Нет, — мрачно сказала я. — Не совсем.
— Если бы мой парень унизил меня так, как Лен, я бы точно хотела умереть.
— Вот и хорошо, что у тебя нет парня, — приторно-сладким тоном отозвалась я. — И не было никогда, правда?
Она заткнулась и потащилась в класс.
Я закрыла глаза и привалилась затылком к дверце шкафчика. В этот момент меня постучали по плечу. Я совершенно четко знала, кого хочу увидеть.
— Гм. Джесс.
Последний человек, которого я хочу видеть.
«Тихо и с достоинством», — напомнила я себе, открывая глаза.
— Что тебе, Лен?