Заметив его паралич, Хелена вопросительно подняла бровь:
— Ведь вы, норманны, не боитесь мышей, не так ли?
Колин был слишком потрясен, чтобы ответить. С того момента как Хелена втащила его в коттедж, у него была только одна мысль: «Эта женщина сплошная неприятность».
Хелена была беспечной, необузданной и слишком дерзкой, что доставляло ей большое удовольствие. Такая импульсивность однажды убьет ее. И вероятно, убьет и его тоже.
— Вы, норманны, не привыкли к таким условиям с вашими надушенными подушками и шелковыми простынями, — произнесла она с едва прикрытым отвращением, пока Колин разглядывал внутренности лачуги, — но для нас сойдет.
Надушенные подушки? Шелковые простыни? Колин понятия не имел, о чем она говорит. Его постель была сделана из льна — грубого, простого льна, — если он не был на войне, а если был, то тогда он считал себя счастливым, если спал на ровном месте на своем плаще и подстилке из листьев. Откуда эта девица нахваталась своих познаний о норманнах, Колин не знал.
Внутри коттеджа было на удивление прибрано. Хотя тонкий слой пыли покрывал все вокруг, утрамбованный земляной пол был устлан желтым тростником, несколько веток плюша проросли в трещинах оштукатуренных стен, а немногочисленная мебель в комнате выглядела крепче, чем само строение.
В камине лежали наколотые дрова, на железном пруте над очагом висели три железных котелка. Рядом с камином стояли ведро, кувшин, моток веревки, три чашки и глиняная миска, полная разнокалиберных ложек. Перед маленьким сосновым сундуком стояла трехногая табуретка, а на вбитом в стену крюке висел пустой фонарь с кремнем. Придвинутая к одной стене, стояла деревянная кровать с относительно чистым тюфяком. Снаружи эта лачуга, может быть, и выглядела заброшенной, но ее внутренностями кто-то недавно пользовался.
— Ты приводишь сюда всех своих заложников? — спросил Колин Хелену.
Она притворно улыбнулась и кивнула в сторону тюфяка:
— Ложись на кровать.
Он бросил на нее плотоядный взгляд:
— Если ты настаиваешь.
Пока Колин со связанными руками неловко укладывался на спину, Хелена взяла лежавший у камина моток веревки и отрезала четыре куска в ярд длиной.
Она схватила одну лодыжку Колина и стала привязывать ее к деревянной ножке кровати. Хотя он и понимал ее желание держать его как пленника, Колину не нравилась идея оставаться беззащитным.
— Миледи, неужели это так уж необходимо?
— Я не могу позволить моему заложнику сбежать.
— Но что, если случится пожар? Что, если нападут волки? Что, если…
— Я уже говорила тебе, — ответила Хелена, затягивая узел, — ты нужен мне живым. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
Колин стиснул зубы, когда она принялась привязывать другую его ногу. Его воспитывали рассчитывать только на себя. Ему было достаточно трудно полагаться на своих собратьев-рыцарей. Но довериться женщине, к тому же такой импульсивной, как эта…
— Что, если я дам тебе мое слово, что не сбегу?
Хелена смерила его презрительным взглядом:
— Твое слово? Слово норманна?
— Я же сдержал свое слово добровольно прийти сюда, — парировал Колин.
— Ты сдержал свое слово только потому, что у меня оставался нож.
Хелена была не совсем права. Давая ей клятву, он даже не думал пытаться убежать, хотя, вероятно, для этого было много возможностей. В конце концов, он человек чести.
Колин повернулся на кровати, пытаясь разогнать онемение в руках, сдавленных телом. Хелена схватила его запястья и разрезала веревку, освободив его руки. Но она была осторожна и сразу же приставила нож к его горлу.
— Руки вверх! — приказала она.
— Надеюсь, ты права, — проворчал Колин, покорно раскидывая руки. — Надеюсь, твоя сестра придет раньше воров.
Она привязала его правую руку к деревянной раме.
— Давай, норманн, о ворах буду беспокоиться я.
Когда Хелена наклонилась над Колином, чтобы схватить его левое запястье, ему пришлось бороться с желанием попытаться освободиться. Один неожиданный удар его кулака наверняка вышиб бы из нее дух.
Его остановили две вещи.
Первым было рыцарство. Колин всегда благородно обращался с женщинами. Он никогда в гневе не поднимал руку на женщину. Да он даже голос редко повышал на даму. Мысль о том, чтобы намеренно причинить боль женщине, для него совершенно неприемлема.
Но было второе, что заставило Колина остановиться: когда Хелена наклонилась над ним, она поскользнулась на соломе и упала к нему на грудь. Он замер, уверенный, что почувствует, как кинжал вонзается в его горло. К счастью, ее инстинкты были молниеносны. Она убрала лезвие раньше, чем оно успело нанести вред.
Но на одно мгновение, пока Хелена лежала там, на его груди, их глаза встретились, и между ними возникло осознание взаимной уязвимости. Хелена могла зарезать его. Колин мог разоружить ее. Вместо этого оба оставались парализованными в каком-то непонятном тупике. И в этот момент, когда он смотрел в ее испуганные зеленые глаза, не в силах пошевелиться, не в силах дышать, разглядел за ее бравадой и дерзостью нежное сердце.
В следующее мгновение все исчезло. Хелена закрыла глаза и спрятала от него свою душу, с мрачным видом оттолкнувшись от его груди.
После чего привязала и другую руку Колина.
Колин попытался побороть нарастающую неловкость. Не впервые женщина привязывала его к кровати, но Хелена первая сделала узлы непреодолимыми. Если что-то случится, он не сможет защитить себя… или ее.
Хелена, завершив работу, удовлетворенно кивнула. Убрав кинжал в ножны, она сделала четыре шага и опустилась на табурет. Она все еще трепетала из-за того, что чуть не зарезала своего заложника. Во всяком случае, она пыталась убедить себя в том, что именно это причина ее затрудненного дыхания. Тот факт, что взгляд Колина на мгновение перестал быть насмешливым и в нем как будто появилось восхищение, не имел никакого отношения к тому, что ее сердце быстро забилось.
— Миледи, это неблагоразумно и…
— Цыц.
Хелена не хотела слушать его аргументы. Сейчас, когда ее пленник был надежно привязан, она могла быть уверенной, что сегодня уже не будет ничего интересного.
Колин подчинился ее приказу, и, казалось, был поглощен мыслями, пристально глядя в потрескавшийся потолок коттеджа. Теперь Хелене оставалось только сидеть и ждать.
И ждать.
И ждать.
Ее желудок громко заурчал, и Хелена с досадой взглянула на Колина, чтобы понять, не слышал ли он этот звук. Он слышал. Хотя его глаза ни на секунду не оторвались от потолка, уголки его рта весело приподнялись.
Хелена сердито нахмурилась:
— Может быть, если бы ты запер меня в кладовой с едой…
— Мои извинения, — сказал Колин.
Хелена прикусила нижнюю губу. Боже, как же она голодна! Многие смеялись над ее волчьим аппетитом, но они не понимали, сколько горючего требуется ее воинственному существованию.
— Дейрдре должна прислать письмо до наступления ночи, — сказала она, больше обращаясь к себе, чем к Колину.
