Милосердие покрывает множество грехов.
ПРОЛОГ
В комнате Эми было холодно — отопление давно отключили. За окном с белесо-серого неба валил снег, и все мутнело, когда легкий ветерок подхватывал снежинки и бесшумно швырял их в стекло. Не было слышно ни стука дождя, ни града. Так и должно быть, подумала стоявшая у окна женщина. Погода скорбела вместе с ними. Казалось, весь мир притих, затаив дыхание.
Снизу доносились невнятные голоса ожидавших там людей, но этот гул лишь подчеркивал тишину в комнате, где раньше так часто раздавался детский смех. На первый взгляд все здесь было как прежде — розовые обои, занавески с картинками из диснеевских мультфильмов, игрушки, куклы, плакат на стене с фотографиями ребят из популярной музыкальной группы. На подушке, свернутая аккуратным конвертиком, лежала пижама Эми. Стопку книг в разноцветных обложках, стоявшую на прикроватном столике, венчала коробка карандашей. Все это было теперь не нужно.
Не будет больше ярких разноцветных рисунков диких животных, из которых отец Эми черпал идеи для вечерних сказок, — неправдоподобно розовых жирафов и лиловых тигров. Красные птицы больше не полетят в зеленый закат, а Джек не победит великана, вызывая детский вздох облегчения. Эми умерла. Она лежала в маленьком белом гробу, стоявшем посередине комнаты.
Руководство больницы дало на это специальное разрешение. Обычно тела пациентов, которым проводилось патологоанатомическое вскрытие, не отдавали родственникам. Их сразу увозили в больничный морг, где они и находились до прихода сотрудников похоронного бюро. Но мать Эми заупрямилась и потребовала, чтобы девочка «побывала дома в последний раз». Она и сама не могла объяснить, зачем, и подозревала, что руководство больницы уступило ей, только чтобы избежать публичной сцены с убитой горем женщиной. Впрочем, она считала, что поступила совершенно правильно. Эми отправится в последний путь из своей комнаты.
Лицо Джин Тисдэйл было бесстрастным, взгляд устремлен вдаль. Слез не было — она уже выплакала их все. Она не сразу заметила, что к дому уже подъезжает катафалк, его колеса бесшумно катились по свежевыпавшему снегу. Шум голосов внизу усилился, когда за ее спиной открылась дверь, — и стих, когда дверь снова закрылась.
— Пора, Джин, — мягко сказал ее муж.
— Скажи, зачем это все было? — спросила она, не отрывая взгляда от окна.
— Я и сам хотел бы знать, — прозвучал тихий ответ.
— Семь лет жизни — и словно ничего не было! Все напрасно, глупо, бессмысленно, зря…
Фрэнк Тисдэйл осторожно положил руку жене на плечо и легонько поцеловал ее в затылок. Не оборачиваясь, она накрыла его руку своей.
— Нам нужно быть мужественными, — сказал он.
— Это глупо, но я все время думаю о снегопаде.
— Почему, любимая?
— Мне все кажется, что… когда Эми опустят в землю, ей будет холодно.
Эмоции, с которыми Фрэнк Тисдэйл более-менее успешно справлялся до сего момента, прорвались наружу. Слезы потоком хлынули по щекам, плечи свело от отчаянных усилий совладать с собой. Жена повернулась к нему, и они крепко обнялись, пытаясь хоть немного приглушить невыносимую боль.
Наконец Фрэнк отстранился, достал носовой платок и высморкался, снова пытаясь взять себя в руки.
— Нам пора вниз, — сказал он. — Надо побыстрее закончить со всем этим. Там пришли из больницы.
— Хорошо, — кивнула Джин.
Проходя мимо гроба Эми, они одновременно остановились и положили руки на крышку в молчаливом прощании. Постояв так немного, Фрэнк вопросительно посмотрел на жену, она кивнула в ответ.
Они спустились вниз. Чтобы присоединиться к скорбящим, им пришлось пройти между двумя гробовщиками, ожидавшими у подножия лестницы.
— Можно нам теперь подняться? — спросил один.
— Да, — ответил Фрэнк, не глядя на него.
Гроб Эми вынесли из дома и осторожно погрузили в катафалк, окружив цветами, которые принесли друзья и родственники. Цветы казались странно неуместными на фоне снега — красочный всполох в черно-белом мире. Словно загипнотизированный, Фрэнк Тисдэйл не мог оторвать от них взгляда. Сидя на заднем сиденье и обнимая одной рукой жену, так и смотрел сквозь лобовое стекло на прекрасные эфемерные создания, чья жизнь — лишь одно мгновение в масштабах вселенной, за которым следуют увядание и смерть. Скоро Рождество, подумал он…
Фрэнк и Джин Тисдэйл держались рядом на протяжении всей похоронной службы и последующего погребения тела дочери на кладбище местной церкви Сан-Манго. Никто из них не бывал здесь с тех пор, как крестили дочь. Они вцепились друг в друга, словно боялись расстаться даже на секунду, и почти с облегчением вздохнули, когда первые комья земли ударились о крышку гроба. От Эми теперь остались лишь воспоминания.
Фрэнк повел свою жену обратно по дорожке, ведущей к автомобильной стоянке, как вдруг она остановилась. Почувствовав, как напряглась ее рука, он поднял глаза, чтобы посмотреть, что привлекло ее внимание. Поодаль среди деревьев стояла женщина. На ней был темный плащ, повязанный шейным платком, но Джин узнала ее.
— Медсестра, — сказала она. — Эта проклятая медсестра! Почему она не оставит нас в покое? Почему продолжает отравлять все вокруг своим ядом?
Фрэнк понимал, что от горя жена вот-вот потеряет рассудок. Он попытался успокоить ее, а затем направился в сторону рощицы. Женщина взмахнула рукой, словно извиняясь, что побеспокоила их, пошла прочь и вскоре совсем скрылась из виду.
— Она ушла, — сказал Фрэнк, возвращаясь к жене.
— Почему она такая настойчивая? — надрывно спросила Джин, едва удерживаясь от слез.
Фрэнк обернулся в сторону деревьев.
— Не знаю, милая, — печально сказал он.
ОДИН
— Кто может ответить, откуда берется хлеб? — спросила Кейт Чепмен, глядя на сидящих перед ней восемнадцать ребятишек. Вверх взметнулся лес рук, лица засветились энтузиазмом. Кейт нравилось работать учительницей, особенно в начальной школе. Было что-то волшебное в том, чтобы находиться с малышами рядом в самом начале восхитительного, полного открытий пути — каковым, по ее твердому убеждению, являлся процесс обучения. Она серьезно относилась к своим обязанностям наставницы детей раннего возраста. Кейт не свойствен был цинизм, заставляющий видеть в них будущих угрюмых подростков, вандалов, превращающих в развалины автобусные остановки, накачавшихся пивом оболтусов, и ворчать, что каждое следующее поколение еще хуже, чем предыдущее. Кейт предпочитала не видеть всего этого в невинных лицах ребятишек, которые сейчас соперничали между собой за ее внимание.
— Керри?
— Из булочной, мисс.
