внутри машин, могли бы при случае подвести нас к дальнейшей криминальной деятельности. Однажды мы нашли большую связку ключей с прикреплёнными к ней адресами, написанными на кусочке ленты. Эти адреса были как монетки в прачечную-автомат, а ключи открывали доступ к каждой стиральной машинке. К этому моменту наши подвиги уже начали притягивать внимание бывалых преступников.
Я знал, что моя мама будет расстроена, если узнает об этом всё, и я не хотел её огорчать. Во всяком случае, мне действительно хотелось помогать ей с накопившимися домашними делами, хотелось облегчить ей жизнь. Но я пытался возмужать - и во мне было много злобы.
Однако когда газеты запестрели историями о вещах, к которым мы были причастны, я начал представлять свою дальнейшую ужасную судьбу - тюрьму или того хуже. Настало время выходить из игры. Кроме того, моя музыкальная карьера становилась более серьёзной.
По соседству со мной жил парень постарше нас, который был продвинутей всех остальных в новоявленном панк-роке. Его звали Крис Крэсс, и в то время он уже носил ирокез и узкие джинсы. В 1978 ещё никто в Сиэтле не сталкивался с подобной модой и мировоззрением. Однажды Крис подошёл ко мне в школе и сказал, что слышал, что я умею играть на басу. Я кивнул в подтверждение, абсолютно лишившись дара речи и жутко нервничая.
“Я собираю группу под названием the Thankless Dogs и мне нужен басист и барабанщик,” - сказал он.
Человек, с которым я явно проводил больше всего времени, играя музыку, был Энди. И он играл на ударных.
“Я знаю барабанщика!”, - выпалил я.
Крис написал адрес и сказал появиться на пробном прослушивании на следующий день.
Я быстро позвонил Энди. Мы оба были не на шутку взволнованы и нервничали. Группа! Настоящая группа! Место прослушивания было на промышленной окраине к югу от делового центра города, рядом с нынешним местом Safeco Field***.
Опущу детали того, каким образом мы с Энди раздобыли оборудование для этого первого прослушивания. Нам было всего лишь по четырнадцать и такие важные возможности каждый день не возникали; а машину можно было и позаимствовать.
Когда мы приехали, дверь нам открыл парень постарше в кожаной куртке с полуприкрытыми глазами. До этого момента я не встречал людей, обдолбанных героином, но был уверен, что только что я именно такого и увидел. Его звали Стэн и он казался весьма приветливым. Его несколько забавлял тот факт, что на прослушивание в ритм-секцию пришли два подростка без щетины.
Крис не сказал мне - или я слишком нервничал чтобы услышать это днём ранее - что другим гитаристом и лидер вокалистом был Сиэтловская панк-легенда Майк Рефьюзер. Я видел флайеры Рефьюзера по всему городу и мгновенно узнал его, когда он сказал «привет» как только мы вошли в комнату. Для меня это было как встретить кого-нибудь из Led Zeppelin. Чердак где мы прослушивались служил также жилищем Майку и ещё нескольким людям. Я прошёл ускоренный курс о том, как выглядеть круто в ситуации, которая была совершенно за рамками моего жизненного опыта.
Мы с Энди прошли прослушивание, и по мере того как проходили недели, я заметил, что больше всего меня поражала в Майке Рефьюзере его способность писать отличные песни с самыми настоящими припевами. Казалось, будто он не прилагает никаких усилий для написания музыки.
Всем парням в группе было чуть больше 20, и они были не сильно старше и мудрей меня, но казалось, будто их жизни были намного насыщенней и интересней. Майк оказался отличным наставником; он интересовался моим мнением и предпочитал расхваливать нас с Энди своим друзьям. Ключевым моментом для меня было то, что никто в этом кругу не критиковал меня. Это место стало вполне комфортным для того, чтобы зависать там и не бояться делать ошибки на глазах у других людей.
Вернувшись ночью в дом мамы, я занялся написанием своей первой песни. Я нервничал и никак не мог оценить своё маленькое музыкальное произведение. Нет, мне непременно нужно было сыграть его перед моими новоприобретёнными друзьями и проверить стоящая ли это песня или нет. Благодаря воспитательной атмосфере той первой группы я мог чувствовать себя спокойно, когда я делился своей самой первой попыткой сочинительства. Песня называлась «The Fake». И её хорошо приняли! По сути закончилось всё тем, что она была выпущена как сингл, несмотря на то, что к тому времени мы сменили название группы на the Vains.
Панк-сцена Сиэтла была полностью построена на создании чего-то при отсутствии всяческих благоприятствующих тому условий. Был только один бар, который интересовался панк-группами - Gorilla Room. Кроме выступлений в этом баре у групп не было иного выбора кроме как раскручиваться самостоятельно. Они снимали залы, принадлежавшие VFW**** и профсоюзам Oddfellows*****, или же играли в подвалах общинных домов. Эти дома не были сквотами******, они просто были местом, которое снимала компания панков. У них у всех были названия: Boot Boy House, Fag House, Cleveland. Можно было пойти и потусоваться в этих домах в любое время.
Люди в этом окружении не воспринимали себя всерьёз. У них было странное чувство юмора. Отличаться музыкально было почетно. Неважно было ли в игре группы что-то хорошее; если они пытались сделать что-то оригинальное, люди приходили посмотреть на них. Это способствовало возникновению интересной и местами даже клёвой музыки. Группе было недостаточно просто хорошо выглядеть, чтобы надеяться, что люди придут на их концерт.
Летом 1979 я сыграл свой первый настоящий концерт с the Vains. Поскольку все мы были несовершеннолетними, вместе с двумя другими группами мы снимали местный клуб по интересам, примыкавший к общественному парку. За неделю перед концертом мы с Энди украли около двадцати пластиковых тар из-под молока с задней части продуктового магазина и кое-как прибили на них фанеру. Теперь у нас была сцена для выступлений. Она сама по себе уже была чертовски волнующей для пятнадцатилетнего подростка! Наша собственная сцена. Чувак, да мы теперь могли играть где угодно!
Я никогда не забуду эту подготовку к концерту. Для своего самого первого выступления я позаимствовал пару чёрных ботинок с заострённым носом в стиле Битлов, одел жёлтые вельветовые штаны, которые заузили для меня, и чёрно-белую рубашку на пуговицах, которую я нашёл в the Salvation Army - это было задолго до того как появились магазины с “винтажной” одеждой.
На шоу пришло лишь восемьдесят или сто человек, но чувство того, что я попал именно на то место, которое было мне предначертано, было ошеломительным. Когда мы наконец-таки вышли на сцену, стоя на покрытой фанерой молочной таре, я прекрасно понимал, что все смотрят на меня, и на Кирса Крэсса, и на Энди… потом всё остановилось… а затем ускорилось… и снова остановилось. Я пытался контролировать происходящее и это всё просто прекратилось. Всё смешалось… вихрь эмоций, смятения и триумфа. Не помню зачем я это сделал, но я пнул в голову парня, стоявшего в первом ряду. Расплывшееся пятно всего происходящего будто превратилось в тёплую воду, которая омывала меня. Шум вокруг был всеобволакивающим и успокаивающим. Я был готов забыть про то, что у меня было кистозное акне, и что я был смущённым и рассеянным подростком. Я мог забыть о моем трудном детстве и разрушенных отношениях с моим отцом и обо всём остальном.
Я не запомнил сам концерт так же хорошо, как пережитые эмоции. Это был момент прозрения. Внезапно музыка стала всем тем, чем только я и хотел заниматься. День и ночь. Но не все горели желанием репетировать, ну или по крайней мере не так сильно как я, так что я старался состоять во многих группах, и поэтому мне всегда было с кем играть. Я также пробовал себя на разных инструментах, так что я мог сгодиться за любого необходимого участника группы.
Гитара, ударные, басс, да всё что угодно - я присоединюсь!
Я помню встречу с Ким Ворник из the Fastbacks как-то днём 1979го, когда мне было пятнадцать. Она была старше меня где-то лет на 5, но была знакома с моим другом и как-то подвозила нас домой из школы.
Когда она высадила нас, мы все вместе немного порепетировали. Я играл на басу. Она упомянула, что её группе нужен ударник - их ударник, Курт Блох, был куда лучше в качестве гитариста чем барабанщика.
“Я и на ударных играю”, - сказал я.
Так что Курт переключился на гитару, а я сел за барабаны. С этого момента я жил в режиме «состою в группе/не состою в группе».
