Хризалида

По ней отныне никогда,
Что в Киновии за оградой
Я сплю под крыльями креста.

Что вой глухой метели слышу
Я под гробовой пеленой.
И только грудь, как раньше, дышит
Надеждой глупой и смешной.

30 января 1923, Сергиев Посад

«Хрустит обтаявшею коркой…»

Хрустит обтаявшею коркой
На тротуаре скользком лед.
Грачи толкутся на пригорке,
За лесом колокол гудёт

Великопостным грустным гудом.
Над Лаврой туча из свинца.
.
А я несу лудить посуду
Под кров Семена-кузнеца.

20 марта 1923, Сергиев Посад

«Обменяться улыбкой с вечерней звездою…»

Обменяться улыбкой с вечерней звездою
На подмерзших ступенях крыльца.
Попрощаться с весенней зеленой зарею,
Ощутив благовестье конца.

И потом, полосатым себя одеялом,
Как надгробным покровом, укрыв,
Вдруг увидеть с тоскою, что старый, усталый,
Твой упрямый двойник еще жив

И животно тепло одеяла впивает,
И дремотно ликует, что близится сон,
И гнездится, подушки свои оправляя,
Неразрывно и жутко с тобой сопряжен.

31 марта 1923, Сергиев Посад

В вагоне

Про теленка и козленка,
Про полову для коров
Вкруг меня стрекочет звонко
Стая бабьих голосов.

Мещанин, пропитан ядом
Всех убытков и обид,
Над газетой беспощадно
Революцию костит.

«Да, действительно, свобода, —
Старики в углу кряхтят. —
Сняли десять шкур с народа,
Лоб крестить — купи мандат».

И безусый комсомолец
Вдруг истошно возопил:
«Стать марксистом каждый волен!
Кто в ячейку поступил —

У того — глядите сами —
Что я ем и что я пью —
На руке браслет с часами
И мандат из Ге-Пе-У!»

Сразу смолкли разговоры,
Молча в окна все глядят.
Только поезд тараторит: