К сходному повествованию (и совершенно независимо от М.-М.), приходит в эти же годы Е. Кропивницкий в своем цикле 1921 г. «Деревня»[177]. Процитируем из него одно стихотворение — «Смерть Авдотьи»:
В «Монастырском» отразился, однако, лишь один — пусть и важнейший — аспект творчества М.-М., поразительно разнообразного в тематическом и в стилистическом планах.
2
Круг тем, на которых сосредотачивается поэтическая мысль М.-М., был однажды сформулирован в ее рецензии на книги Е. Лундберга: это «большие вопросы: тайна совмещения божеского и звериного начала в человеке, теснота культурного уклада жизни, ужас и благо одиночества, таинственная жестокость законов, осуждающих человека на болезни, на безумие, на старость и на смерть»[179]. Острота этих вопросов отсылает к русскому психологическому роману девятнадцатого века, специфика их постановки и оркестровки у М.-М. принадлежит уже двадцатому веку. Об исключительно интересной эволюции поэтики М.-М. будет сказано особо.
Органически тяготея к экзистенциальной проблематике и испытав мощное воздействие философской мысли Льва Шестова, укрепившего ее сомнения в ортодоксальном православии, М.-М. отразила в своей поэзии довольно стройную философскую картину мира.
В ее основе — гностическое[180] представление о том, что земной «мир лежит во зле»[181]. Человеческая жизнь расценивается как звено в цепочке воплощений:
Земная реальность — греховная, «черновая», враждебна божественному и «ниспослана как некий урок, чистилище, быть может. И кто не хочет и не может пройти через нее, остался недовоплощенным… Окрылиться, стать тем, что Данте называет “angelica farfulla” (бабочка Ангел) можно только через строго реальный путь воплощения. Христос, сын Бога живого, был здесь плотником»[183]. «Задачей человеческого духа является искупление, достижение спасения, стремление вырваться из уз греховного материального мира»[184], который нельзя не полюбить, но нельзя и принять. Красота и боль земного мира и уязвляют:
