приходится платить. Тогда я не понимал, что она имеет в виду. Теперь, кажется, понимаю…
Я уже учился в университете, когда дедушка умер и завещал мне дом. Других наследников не было, потому я его и получил, иначе не видать бы мне дома, я уверен. Дедушка всегда относился ко мне с прохладцей, а почему, я тогда не знал.
Это был заброшенный маленький дом посреди сухой равнины. Он стоял вдали от деревни, на обочине проселочной дороги, которая летом дымилась от белой пыли. Зимой, в пору дождей, дорога мигом превращалась в непролазное болото. За домом находился крошечный огородик. Дедушка не в силах был обработать больший участок, хотя мог бы захватить все земли до горизонта. Здесь не было соседей, редко проезжала случайная машина, в этой невообразимой глуши не действовали законы и не употреблялись документы. Потому через несколько лет после смерти дедушки я сюда и переселился.
Наверное, это была глупость с моей стороны, но так я и поступил. В то время я как раз заканчивал работу над диссертацией, посвященной мертвым языкам, и мне нужны были тишина, покой, полное уединение. Ко всему прочему, у меня расшатались нервы. В ту пору обменивали паспорта, и я, как законопослушный гражданин, доверчиво отправился в местные органы власти… И выяснилось, что новый паспорт они выдать не могут, так как не хватает одной справки. А где ее взять? Никто не знал точно. Я стоял в очередях, вечерами принимал снотворное, чтобы избавиться от дурных мыслей, даже пытался дать взятку… Ничего не помогло, им нужно было знать имя и место рождения моего отца. Но я сам не знал о нем ничего, и мама никогда не говорила о нем, и дедушка тоже…
Прежде я не задумывался о том, кто мой отец. Среди моих друзей были такие, у которых тоже не было отцов. Кто-то делал из этого трагедию, кто-то воспринимал этот факт снисходительно, будто сквозь зубы. Я был совершенно равнодушен к истории своего рождения до тех пор, пока не пришла пора предъявить справку.
Будь мама жива, я бы спросил ее. Будь дедушка жив… Я и приехал-то в эту глушь больше для того, чтобы порыться в семейных архивах и найти хоть какое-то упоминание о своем родителе. Тщетно, ничего стоящего я не нашел. Судя по оставшимся после дедушки бумагам и письмам, было похоже, что я появился на свет вообще без участия мужчины. У меня даже отчество было дедушкино.
До чего я нервничал из-за всего этого в городе, и сказать нельзя. Однажды меня увезли прямо из кабинета чиновника на «скорой». Я думал, инфаркт, оказалось – невралгия. Серия уколов, обследования, и снова очереди, кабинеты, бесконечные кабинеты и очереди… Я понял, что больше не выдержу, и уехал. Как страус, спрятал голову в песок, окружавший доставшийся мне по наследству дом. Я решил, что не буду ничего предпринимать, пока не приду в себя и не успокоюсь.
В детстве это место не казалось мне таким безлюдным, как сейчас. И немудрено, ведь рядом всегда были мама и дедушка. Изредка проезжал почтальон на велосипеде. Иногда мимо наших окон проносилась случайная машина. Мне же казалось, что вокруг кипит жизнь, настолько буйной была в то время моя фантазия. Я завел себе воображаемых друзей и целыми днями играл с ними за домом, там, где кончалась ограда жалкого огородика. Чтобы было веселее, многих из них я выдумал странными, уродливыми, непохожими на людей… И надо сказать, к этим фантомам я привязался даже больше, чем к тем, которые были похожи на моих одноклассников. Иногда мне казалось, что они существуют во плоти и крови. Я дал им имена и скучал по ним, когда мы с мамой возвращались в город. В нашей крохотной квартирке даже для воображаемых друзей места не было. Их имена я брал из книг. В основном из сочинений Эдгара По, которые стояли на полке у дедушки.
Сейчас же я был совсем один, и странно, меня это вовсе не пугало, напротив. Когда я отпер расшатанную калитку, тут же свалившуюся с петель, пересек поросший травой двор и вступил в дом, то ощутил что-то очень похожее на счастье. Я был тут самим собой. Здесь никто не требовал от меня доказательств, что я являюсь именно тем, что есть. А это уже много! У меня сразу мелькнула крамольная мысль – никогда отсюда не уезжать, остаться тут навеки, со своим паспортом, который вскоре станет недействительным. Кому здесь его проверять? Кто мог меня видеть, кроме птиц, пересекающих жаркое бледное небо, ящериц в огороде и старой жабы, многие годы подряд живущей под крыльцом? Разве им нужны были документы, чтобы жить?
Мысль глупая, но сладкая. Я решил провести в дедушкином доме несколько недель.
Первые дни я подъедал то, что привез с собой из города в багажнике. Когда продукты кончились, съездил в ближайший поселок. Ехать пришлось больше часа, зато я накупил еды на два месяца как минимум. Продавец меня узнал, он торговал в этом магазинчике еще в пору моего детства. Волос у него стало меньше, а взгляд остался тот же – сонный и вместе с тем внимательный.
– Надолго к нам? – осведомился он, отвешивая крупу.
Каша – это единственное, что я могу приготовить по-человечески. Ну, может, еще разогрею банку консервов на водяной бане, на другие подвиги у меня смелости не хватает.
– Надолго, наверное, – ответил я, обыскивая взглядом полки. – Дайте-ка еще горошек и томаты… И сухое молоко тоже возьму…
Все это он выложил на прилавок, не сводя с меня глаз, и вдруг улыбнулся, растянув потрескавшиеся серые губы:
– Наверное, ты этого не помнишь… Ты был маленьким и ходил сюда с мамой, и однажды мне сказал, что будешь покупать только мороженое, когда вырастешь. Одно только мороженое! Я все жду, когда ты его попросишь.
– Ну и ну. – Я в это время упаковывал покупки. – Я его теперь и в рот не беру!
– Дом будешь продавать? – Старый знакомый по-прежнему обращался ко мне фамильярно, но я не возражал. Все-таки приятно сознавать, что ты не пустое место в этом мире. А мне так часто давали это понять во всяких учреждениях…
– Не буду.
Ответ оказался неожиданным для меня самого, но если рассудить, то здравого смысла в нем было немало. Как я мог продать дом? Если бы нашелся покупатель (сумасшедший, конечно) и согласился выложить ту сумму, которая была бы мне не в обиду, то я все равно не успел бы совершить сделку до окончания обмена паспортов. А уж после… У нотариуса был бы только один вопрос: а почему у вас неисправные документы? Другими словами, кто мой отец? И круг замкнулся бы.
Для того чтобы покупать продукты в этой деревенской лавке, мне не нужен был паспорт. Я понял это, и по сердцу будто провели мягкой кистью, смоченной в теплом масле. Да, компромисс. Но и свобода…
– Не буду продавать дом, – сказал я, собирая пакеты в охапку, чтобы отнести их к машине. – Сам буду там жить.
Он крикнул мне что-то вслед, но я не расслышал.
Безумное намерение – остаться тут навсегда… Но я все серьезнее обдумывал его. Почему бы нет? Дом одноэтажный, с небольшой мансардой, набитой старым хламом. Есть вся необходимая мебель, древний холодильник, который еще выполнял свои функции. Окна с целыми стеклами, дверь с исправным замком. Несколько комнат, знакомых мне с детства. Полное уединение. И огромное, очень близкое солнце над головой. Нигде и никогда я не видел такого большого и белого солнца, как тут. И еще запах пыли, горький и все-таки приятный. Как дыхание матери на твоем лице, когда она подходит к тебе пожелать спокойной ночи.
Уехав, я отрезал себя от цивилизации, от проблем, от университета, от всех унижений, которые мне пришлось перенести за последнее время… Кто мой отец? Неважно. Здесь паспортов не проверяли, они были попросту не нужны.
Я вышел в огород и огляделся. Когда-то дедушка сажал тыквы, помидоры и кукурузу. Кое-где на осевших грядках еще виднелись сухие ломкие плети стеблей. Если снова взяться за дело и расширить площадь обрабатываемой земли… У меня были кое-какие сбережения. Внезапно я понял, что хочу остаться тут надолго. Может быть, в самом деле навсегда. Уж слишком я устал.
Я успел продать городскую квартиру, пока не истек срок действия старого паспорта, и у меня на руках оказалась куча денег. Тем временем мой дом превращался в свинарник. Я умел делать все, что угодно, но только не прибирать за собой. Даже помыть посуду для меня – ужас. Как-то утром я обнаружил, что в кухне не осталось ни единой чистой миски, ни одной тарелки. Оглядел дом – он выглядел запущенным, невероятно грязным. Совсем не тем, что в былые времена. И тут мне пришла в голову абсурдная мысль. То есть абсурдная для человека, который всегда жил более чем скромно, иногда почти впроголодь.
