ФЕОДОСИЯ
“Аю-Даг” шел медленно, подошли к порту Феодосии. Мы были в Крыму.
— Стойте неподвижно, — крикнул капитан. — Не наваливайтесь на один борт. Когда причалим, не бросайтесь, как бараны, а сходите потихоньку. Пароход может опрокинуться даже у пристани. Трюм у нас не нагружен.
Все обошлось благополучно, и мы очутились на пристани.
Меня охватила радость: спасен! Жив! Вот это повезло! Я стал смеяться, петь и почти плясать. Мы слишком долго шли локоть к локтю со смертью, причем все преимущества были на ее стороне. И наконец, мы на какое-то время были в безопасности.
Очень хотелось есть. Мы ничего не ели и не пили в течение двух дней. И это было наше счастье, потому что из-за тесноты на пароходе справлять натуральные потребности было невозможно. Я пошел искать съедобного. Не нашел, но увидел, как казак открыл какую-то банку, высыпал на ладонь белый порошок и взял в рот. Казака перекосило, и он стал плеваться. Я взглянул на этикетку: сахарин. Тотчас же купил литровую банку за 200 рублей и позднее в Керчи продал ее за двадцать тысяч, причем вся батарея пользовалась сахарином.
Набережные Феодосии скорей голы, как набережные всех портов мира. Но мне они показались верхом красоты. Этот воробей, как он великолепен. Скачет и чирикает... А это чахлое деревце, какая в нем нежность! Какое счастье ими любоваться, видеть солнце, небо. Ведь мой труп очень просто мог бы гнить где-нибудь на Кубани или в Новороссийске или болтаться в глубине бухты. А я вот тут — молод, здоров и живой.
Полковник Шапиловский послал меня с двумя солдатами-квартирьерами. Мы пошли через весь город. Я улыбался каждому встречному. Наверное, мои чувства были написаны на моем лице, потому что все встречные мне тоже улыбались. А начальник какого-то обоза, узнав, что мы из Новороссийска, дал нам хлеба и консервов. Мы на них набросились, как голодные, но все же принесли кое-что и в батарею. Нас, квартирьеров, отозвали на вокзал.
Тут мы узнали счастливую новость: у нашей батареи в Крыму были два орудия на фронте. И мой брат был живой и находился с этими орудиями. Слава тебе, Господи. Какая двойная радость!
Это было то орудие, которое обоз отправил с капитаном Ковалевским. Они были отрезаны при отступлении от Дона и усиленными переходами направились в Крым. По дороге они подобрали и запрягли кем-то брошенное орудие, так что получился взвод. Они добрались до города Геническа и ушли на Арбатскую стрелку, где и стояли на фронте.
Александрову тоже удалось выехать из Новороссийска. Люди 7-й батареи были взяты на английский крейсер “Калипсо” в обмен на шампанское, которое 7-я захватила в Абрау-Дюрсо. Александрову позволили перейти в нашу батарею. Он приехал в Керчь двумя днями поздней нас, тотчас же заболел тифом и долго лежал в нашем лазарете. Между прочим, во время отступления брат тоже болел тифом. Его не бросили и возили за батареей. В Керчи я его не застал, он был на Стрелке.
Совершенно случайно в Феодосии я нашел свою тетю Софью Федоровну Тучкову. Она узнала о смерти сына и приехала из Москвы. Мы очень обрадовались друг другу и часто вместе ходили на могилу Мити.
Оказалось, что был проект нас расформировать, потому что после Новороссийска у нас ни лошадей, ни орудий не было. Но существование нашего взвода на фронте изменило положение. Не было больше причины нас расформировывать. Генерал Колзаков обратился к нам с речью, предлагая слиться снова с конно-горной в одну батарею, как раньше. Но мы, вторая конная, решили использовать преимущество, которое нам давало существование взвода на фронте, и под командованием Шапиловского тайно уехали в Керчь. Мне было жаль Колзакова, и я лично готов был согласиться, но большинство офицеров отказались. Вероятно, так было даже лучше, потому что конно-горная очень скоро получила орудия и лошадей. Дивизион был вновь возрожден.
КЕРЧЬ
В Керчи мы нашли наш обоз и хорошо расположились на квартирах. У пролива был бульвар с рестораном. Когда бывали деньги (нечасто), ходили туда, но обычно питались супом из бычков, который вскоре осточертел. Иногда покупали на рынке корзину копченых сельдей. Это было так вкусно, что корзинку съедали враз. Рыбаки рассказывали об обилии рыбы. Иногда весло не падало, воткнутое в стаю проходящей рыбы. Можно было ее черпать ведром.
Над городом находилась гора Митридат, где делали раскопки и находили монеты и всякие предметы, но ходить туда было опасно. Там были катакомбы, в которых скрывались всякие злоумышленники и коммунисты.
После катастрофы Новороссийска генерал Деникин не мог больше оставаться командующим, его сменил генерал Врангель и оказался прекрасным организатором не только в рапортах, а в действительности. В короткий срок из остатков приехавших из Новороссийска он создал сплоченную армию. Провел важные реформы, касающиеся крестьян и земли. Он показал сильную власть. Грабежи в армии почти исчезли, зеленое движение ушло в подполье. Наступил порядок.
Конечно, у нас не было надежд победить большевиков своими силами. Но коммунисты воевали с поляками, и это оттягивало их главные войска. В центральных районах России постоянно возникали крестьянские восстания, особенно сильные около Тамбова. К сожалению, эти восстания происходили, когда наших войск поблизости уже не было и мы им помочь не могли.
Мы все еще надеялись, что западные державы в конце концов прозреют, осознают опасность коммунизма и нам серьезно помогут. Вместо этого они от нас отреклись одна за другой. Большевики, прекрасные политики, распознали их слабую сторону и заманивали их интересными концессиями, понятно, если настанет мир. Первыми попались на эту удочку американцы, потом англичане очень наивно предложили нам заключить мир с большевиками! Как будто это было возможно. А когда мы отказались, они нас предали. Только французы нас не предали, но не сумели нам хорошо помочь. Франция сама трещала по швам. Греческие и французские войска, высаженные в Одессе, замитинговали, бежали при первых выстрелах и кинули на произвол судьбы наши добровольческие части. Само собой разумеется, что большевики, достигнув своих целей — чтобы англо-американцы нас покинули, - - не дали им никаких концессий.
Но не нужно забывать, что мы были молоды, немного глупы и вовсе не интересовались политикой. То есть мы были прекрасными солдатами. Меня больше интересовало, как портной скроит мне синие штаны, чем иностранная политика. И все же мы еще вели долгую и упорную войну с большевиками, и у нас было несколько крупных успехов.
АРБАТСКАЯ СТРЕЛКА
Наши два орудия занимали любопытный участок фронта - Арбатскую стрелку. Это название нас с братом заинтересовало, так как в Москве мы жили в районе Арбата.
Вся западная сторона Азовского моря представляет из себя почти прямую песчаную косу (волны выкидывают песок на более мелкое место). Коса тянется от города Геническа на 110 верст к югу среди моря и примыкает к Крыму, где татары выстроили когда-то крепость Арабат, которая и дала название стрелке. Ширина стрелки около 100—200 саженей. Она возвышается над морем на сажень. Справа Азовское море, слева Сиваш, или мертвое море. Около Геническа есть промоина и протока. Вот на промоине-то и
