холодно, перед глазами стоял туман.
— Прямо Голливуд, — заметила улыбчивая блондинка и обернулась к своей подружке, невысокой брюнетке с короткой стрижкой, которая сидела ко мне спиной. — Представляешь, Констанца! Кто-то написал твое имя на небе! Вот это поклонник, умереть от зависти!
Сердце глухо дернулось у меня в груди. Нет, я не стал ничего сопоставлять; я вообще не думал ни о чем, у меня на это не было сил. Я просто слушал. А потом поднял глаза и увидел ее. Темноволосая девушка повернулась, чтобы ответить подруге. Ее правая рука потянулась к чашке кофе на барной стойке. Я увидел ее пальцы — белые, длинные, тонкие… Нет, не может быть. Так не бывает. И все-таки… вдруг это она?
— Скажешь тоже, — ответила девушка. — Мне в тридцать девятом и трех лет не было.
Твой голос, Констанца. Это был твой голос.
Меньше трех лет в марте тридцать девятого… значит, она родилась во второй половине тридцать шестого. Я обливался ледяным потом. Тошнота подкатила к горлу, меня зашатало, я неловко рухнул на стул. Чашка моя очутилась на полу и разлетелась на куски. Фермин выскочил из-за стойки и бросился мне на помощь. Молодые люди тоже подошли поближе.
Теперь я мог разглядеть девушку. До чего же она была похожа на тебя! Это была ты, Констанца. Горло у меня перехватило от страха или от счастья — я и сам толком не знал. Помню, что на глаза у меня навернулись слезы, я почувствовал, что задыхаюсь.
— Как вы? Вам уже лучше? — спросила она.
Голос, снова твой голос… И не только голос — губы тоже были твои, и твое лицо, и эта твоя заботливая улыбка. Она впиталась в меня, въелась мне под кожу, она хранила меня и утешала все эти тридцать лет. Из горла у меня непроизвольно вырвался какой-то жалкий звук, похожий на рыдание.
— Пустяки… Голова закружилась, — выдавил я из себя наконец. — Ничего-ничего, все в порядке.
Мне помогли встать. Когда я настоял на том, что мне пора идти, она проводила меня к выходу (ее руки… твои руки, обхватившие мой локоть…), а потом вернулась к друзьям.
Я прошелся по кварталу, потом уселся в свою машину и подогнал ее к бару. Припарковался так, чтобы видны были оба выхода из бара Фермина. Сердце у меня стучало так, что казалось — в груди строчит пулемет.
Молодые люди вышли из бара полчаса спустя. Я облегченно вздохнул. Присмотрелся повнимательнее: явно не местные, не мадридцы, скорее всего, из какого-нибудь городка неподалеку, приехали провести выходной в столице. Я поехал за ними.
Да, я был в смятении, но чувствовал, как все в этот ясный день неожиданно наполнилось новым смыслом. Каким образом твоя дочь, вторая Констанца, вдруг очутилась в том самом баре, где я всегда пью кофе? Да еще рядом с домом, где все случилось, где я увидел ее в последний раз, перед тем как покинуть! А с другой стороны, что здесь такого? Может, друзья собирались сесть на поезд, ведь вокзал Аточа в двух шагах. Или, наоборот, только что сошли с поезда. Да нет, не может быть все так просто, что-то за этим кроется. Я вспомнил дона Мануэля, его предсмертные слова. Девочка в безопасности, сказал он тогда. В безопасности, но где? Где он ее спрятал? В случайные совпадения я не верю, однако сегодняшнее и впрямь походило на поразительную случайность. А может, это ты, наблюдая за нами оттуда, из вечности, взяла и подстроила эту невероятную встречу?…
Ближе к вечеру компания отправилась на автобусную станцию. Сели в синий автобус, тот тронулся с места и выехал на шоссе. Я поехал следом. Прекрасные мгновения, прекрасные и ужасные. Ты стояла передо мной как живая, я вспомнил все — а значит, и смерть, разлучившую нас.
Синий автобус останавливался несколько раз в деревнях, а один раз — в небольшом городке, названия которого я не заметил. На одной из остановок вторая Констанца распрощалась с друзьями и вышла, а потом села в местный автобус, поменьше. Мне из машины было хорошо видно, как она едет в полупустом автобусе среди немногих пассажиров.
Садилось солнце, когда она вышла на остановке посреди шоссе и направилась куда-то по желтой немощеной тропинке. Я вышел из машины и пошел за ней пешком — иначе она бы меня заметила. Я шагал по полю… нет, не так — мы с ней шагали по полю, под синим небом, под солнцем, которое клонилось к закату. Я чувствовал себя открытым миру, свободным — и одновременно околдованным странной силой, исходившей от фигурки, которая шла впереди, в ста шагах от меня.
Вдали показался большой каменный дом. Сердце забилось сильнее. Похоже, я бывал в этом месте. И тут наконец я понял. Вспомнил. Узнал.
Это был приют, в котором я вырос, который я покинул тридцать лет назад. И вот теперь я возвращаюсь, круг замкнулся, и все встало на свои места.
Дон Мануэль, которому я много рассказывал о приюте, спрятал девочку там. Уже не узнать, как ему удалось вывезти ее из Мадрида и переправить на территорию, которая находилась под контролем франкистов. Может, помог кто-то из священников — кому-кому, а дону Мануэлю было хорошо известно, где их найти в этом безбожном и антиклерикальном Мадриде, он сам мне об этом говорил. А впрочем, какая разница, как это случилось, результат-то — вот он, передо мной. Значит, городок, который мы проехали, это Авила, а я даже не заметил — не мог оторвать глаз от твоей дочери.
Вторая Констанца вошла в дом. Я постоял перед железными воротами, потом принялся бродить вдоль ограды, разглядывая двор через решетку. Надпись над входом — «Сиротский приют Сан-Хуан-де-Дьос» — завораживала меня. Я уселся прямо на землю перед домом. Мыслей в голове не было; казалось, я перестал думать, только чувствовал. Сверху — небо, снизу — земля. Мне было легко и покойно, как во чреве матери. Потом я осознал, что беззвучно плачу. Может, из-за нахлынувших воспоминаний, может, потому что понял: это ты каким-то необъяснимым образом привела ее ко мне. А может, потому что теперь я знал, что мне делать.
Уже стемнело, когда я вернулся в машину. На ночлег я устроился прямо в ней. Когда стоишь на пороге чего-то такого, что круто изменит твою жизнь, не до удобств.
На следующий день — это был понедельник — я подъехал рано утром к воротам приюта и сказал, что мне нужно поговорить с директором. Директор оказался директрисой, да еще и монахиней вдобавок. Перед тем как войти, я поправил галстук; я представился директрисе военным, бывшим воспитанником приюта. Монахиня расплылась в улыбке. Приятно, наверное, когда сироты и подкидыши становятся счастливыми. Ну или кажутся такими.
Было нетрудно заставить ее поверить в мою историю — собственно, почти правдивую.
Человек я состоятельный, сказал я директрисе, у меня своя авиационная фирма, и я хотел бы нанять помощника для кое-какой работы в Мадриде. А она рассказала мне, что одна из «девочек» давно уже хочет покинуть приют, куда ее привезли во время войны, и начать новую жизнь в большом городе (которым вполне может оказаться Мадрид). У этой девушки есть кое-что на банковском счете, сказала директриса, потому что таинственный благодетель, который переправил ее в приют, передал дирекции ценную коллекцию марок, с тем чтобы продать их, когда девочка достигнет совершеннолетия. Я не смог сдержать улыбку. Какой же все-таки молодец дон Мануэль! Наверное, старик прав: поступки добрых людей рано или поздно находят признание и благодарность, а дела негодяев — лишь презрение, пусть даже тем и удается сначала натешиться властью.
Девушку эту, рассказывала дальше монахиня, зовут Констанца Сане: имя это значилось в письме, которое прилагалось к альбому с марками, то бишь это ее настоящее имя, а фамилию она сама выбрала во время заведенной здесь простодушной церемонии. В свое время, вспомнил я, для меня тоже такую устроили. Тогда сестра Анхела разрешала нам, воспитанникам, выбирать себе любую фамилию, какая понравится, самую красивую, на наш вкус, — раз уж больше ничего своего у нас не было. Я, сам не знаю почему, выбрал из предложенного списка фамилию Альварес, которую потом мне суждено было обменять на Дечен, а твоя дочь выбрала фамилию Сане, не зная, что настоящее ее имя — Констанца Кано Сото.
Ей тридцать лет, она уже несколько лет работает в приюте, помогает монахиням. Но с недавних пор стала поговаривать о своем желании уйти в мир.
— И надо же такому случиться, вы приехали именно сегодня. Какое совпадение! — подивилась монахиня.
— Совпадение?
— Да! Констанца ведь вчера ездила в Мадрид с друзьями. Хотела взглянуть на дом, в котором, по- видимому, жили ее родители.
