— Ваша светлость, вы знакомы с подсудимой всего два дня и завещаете ей целое поместье? Почему?
— Она представилась моей дочерью. Я хотел ее обеспечить.
— И она действительно ваша дочь?
— Нет.
— Следовательно, в вашем третьем завещании вы лишили ее этого наследства.
— Да.
— Самый недвусмысленный и прибыльный случай воровства при помощи обмана, который когда-либо наблюдался в этой стране, — с ликованием заключил Нордем.
Райли встал.
— Протестую, милорд. Пожалуйста, напомните моему неопытному коллеге, что он сам делает несуществующие выводы. Я полагаю, что это относится к компетенции присяжных.
На этот раз судья согласился с Райли, и Нордем отказался от своего умозаключения, но продолжал улыбаться.
— Ваша светлость, вам знакома эта книга?
Он показал дневник.
Джона посмотрел внимательно и сказал:
— Я никогда прежде не видел этой книги.
— Могу я прочитать, что автор этой книги пишет о вас, ваша светлость?
Райли вскочил с кресла.
— Протестую, милорд! Обвинение пытается очернить двоих хорошо известных джентльменов, намекая на их неприличное поведение, отраженное в личных записях куртизанки. Если предположить, что этот дневник имеет какое-то отношение к рассматриваемому делу, обвинению надлежит, во-первых, доказать, что дневник не является подделкой, а во-вторых — что события, описываемые там, действительно имели место.
Судья повернулся к Нордему:
— Я склонен согласиться с лордом Блэкхитом. Дневник — это весьма субъективный и весьма ненадежный документ и вдвойне является таковым, если предположительно был написан женщиной низких моральных устоев. Если вы хотите использовать его в качестве доказательства, мистер Нордем, то вам придется доказать его подлинность.
Райли с облегчением сел на место. Нордему не удастся оживить прошлое.
— Как пожелаете, милорд, — согласился Нордем. — Пока что все, ваша светлость. Вы можете сесть. Если суд не возражает, обвинение хотело бы вызвать Вивьенн Бонифас Деверо.
У Райли замерло сердце. Он взглянул на отца, который застыл на полпути к своему месту. Ошеломленный Джереми не спускал глаз с особы, идущей по проходу. Эйприл закрыла лицо руками.
Она осталась такой, какой Райли ее помнил. Красивая, гордая, с королевской осанкой, невозмутимая. Она прошла мимо Джоны. И их взгляды встретились. Они долго смотрели друг на друга, поток воспоминаний пронесся между ними. Судебный пристав назвал ее имя, и она плавной походкой поднялась на место свидетеля. Она произнесла слова клятвы все с тем же певучим французским акцентом, который Райли хорошо помнил.
Нордем упивался замешательством Райли. Повернувшись к свидетельнице, он произнес:
— Мадам Деверо, будьте добры сообщить суду род ваших занятий.
— Я владелица клуба для джентльменов.
— Клуба для джентльменов?
— Да. Это заведение, где джентльмены отдыхают.
— А в этом заведении оказываются интимные услуги?
— Иногда.
— Работала ли подсудимая в вашем заведении?
— Да.
— Она оказывала интимные услуги за деньги?
Все в зале подались вперед, боясь пропустить ответ.
— Нет. Она работала на кухне.
Нордем старался на потеху публике.
— Прошу прощения, мадам Деверо, но я должен выяснить… Подсудимая, маркиза Блэкхит и жена моего ученого друга… работала у вас на кухне?
Мадам остановила взгляд на Эйприл.
— Да.
По залу суда прокатился смех. Судья застучал по столу молотком. Эйприл испугалась не за себя, а за Райли. Он сидел с помертвевшим лицом.
Нордем поднял книгу.
— Мадам Деверо, это ваш дневник?
У Эйприл перехватило дыхание. А мадам смотрела прямо на нее.
— Да.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Одиннадцатого октября, за день до преступления. Я попросила Эйприл упаковать его вместе с остальными книгами в моем кабинете.
— И она это сделала?
— Нет. Она скрылась с ним. Она не вышла на работу на следующее утро. А также Дженни Хэр, одна из моих девушек. Они дружили. Я подумала, что с ними случилось несчастье, но спустя несколько дней один из моих постоянных посетителей сказал, что видел их обеих в деревенском трактире недалеко от Лондона. Я не подозревала, что дневник пропал, пока Эйприл не сказала мне этого прошлым вечером.
Райли взглянул на Эйприл, которая в оцепенении закусила губу.
— Она приходила к вам? — спросил Нордем.
— Да, она пришла, чтобы извиниться. Это была весьма трогательная речь. Она очень убедительно каялась. Даже не знаю, кто выглядел благороднее: супруга пэра, пришедшая за прощением, или я, словно аббатиса, дарующая это прощение.
Райли встал:
— Милорд, я не понимаю, к чему ведет этот допрос. Разве свидетельница может что-то прояснить в данном разбирательстве?
— Я подхожу к этому, лорд Блэкхит, — поспешил ответить Нордем. — Мадам, вы знаете человека по имени Джона Хоторн герцог Уэстбрук?
— Да.
— Он член вашего клуба для джентльменов?
— Нет. Мы знали друг друга очень давно. Двадцать лет назад.
— Когда вы были куртизанкой?
— Да.
— И тогда вы вели этот дневник? Это так?
— Да.
— Мадам Деверо, судья предположил, что этот дневник, написанный женщиной низких моральных устоев, может быть подделкой. Вы можете подтвердить точность событий, указанных в нем?
— Женщина низких моральных устоев? — Она сила на судью высокомерный взгляд, от чего тот смутился. — Уверяю вас, моя профессия не имеет ничего общего с моими моральными устоями. Я родилась в одной из старейших и благороднейших семей Франции, я посещала школу, где преподавали монахини, и моя репутация благочестивой девочки была безупречной. Самая большая насмешка моей жизни заключается в том, что меня всегда учили тому, что проститутки — это похотливые и нечестивые женщины. Мне даже не разрешалось смотреть в их сторону на улицах. Возможно, останься я во Франции, сегодня я была бы приличной особой. Но обстоятельства вынудили меня уехать в Англию. И здесь мне пришлось пойти… на определенные компромиссы.
Нордем скрестил на груди руки.
