— Хорошо, мам. — Я решила сразу не шокировать ее новостями.
— Как Антон? — поинтересовалась моя внимательная мама.
— Нормально. Ты знаешь, мам, я завтра прилетаю в Москву и очень хочу тебя увидеть.
— Что-то случилось? — почувствовав подвох, забеспокоилась мама.
— Давай при встрече? — взмолилась я.
Самым сложным для меня было сказать маме даже не то, что мы расстались с Антоном, а то, что я ждала от него ребенка. Во-первых, я не говорила ей об этом несколько месяцев, и конечно же ее это могло обидеть. А во-вторых, меня беспокоило, как она воспримет новость о том, что ее дочь станет матерью- одиночкой.
На удивление, родители не устраивали сцен, не было истерик и даже расстроенных лиц. Они приняли мою беременность как свершившийся факт, который не требует развития дискуссии.
«Ребенок? — переспросил папа. — Очень хорошо. Давно мечтал стать дедом».
Об Антоне никто не спрашивал. Родители все поняли без слов и не стали мучить меня вопросами, почему так случилось. Я знала, что рано или поздно мама спросит обо всем, но сейчас она мне дала передышку, в которой я очень нуждалась, поскольку говорить об Антоне не было ни душевных, ни физических сил.
Подруги примчались ко мне после первого же звонка. Правда, к привезенному ими вину я так и не притронулась. Зато мы поговорили по душам. Я рассказала им все до мельчайших подробностей. Они со мной в унисон плакали и смеялись. В тот вечер слезы лились рекой, зато мне полегчало, и я уже спокойно могла думать и говорить об Антоне.
Постепенно жизнь вошла в свое русло. Я позвонила своему бывшему начальнику и попросила вновь взять меня на работу. В чем он, спасибо ему за доверие, не отказал. Игорь Валентинович — мужчина умный, поэтому не стал выяснять причину моего возвращения, а вот полчище злорадных сотрудников, с завистью смотревших на меня, когда я уезжала в Италию, теперь с радостью потирали руки. Но я терпела и старалась не обращать на них внимание. Работа спасала меня от грустных и ненужных мыслей. Я отдавалась работе без остатка и пропадала там днями и вечерами.
Вернувшись в Москву, я сразу же возобновила свою помощь детишкам из Центра гематологии, которая раньше была для меня частью повседневной жизни. Я искренне обрадовалась, когда узнала, что за время моего отсутствия несколько моих подопечных выздоровели и уехали домой. Как бы глупо и странно ни звучала эта фраза, но я надеялась, что больше никогда их не увижу.
В какой-то момент я даже почувствовала себя счастливой оттого, что вновь могу творить добро, а не сидеть без дела, словно кисейная барышня в ожидании суженого. Когда в тебе нуждаются, тебя ждут и хотят видеть — это придает сил и заставляет не думать о своих собственных обидах.
Я стала навещать детишек два-три раза в неделю, а в остальные дни металась по городу в поисках какого-нибудь благородного спонсора, которых становилось все меньше.
В связи с кризисом все благотворительные фонды, оказывающие поддержку детишкам, попали в сложную финансовую ситуацию. Трудностей было много: и отсутствие живых денег на закупку лекарств, и сложности с размещением родителей в Москве, и недоступность билетов для приезда в Центр на лечение, и множество других препятствий на пути к обретению здоровья. Я помогала, чем могла, но каждый раз жутко расстраивалась, сознавая, что помощь, оказанная мной, — всего лишь капля в море. Спонсоры же постепенно уходили в небытие. И винить их за это было нельзя, поскольку им самим приходилось выживать.
Жизнь вновь стала прежней, только я была уже не та, что раньше. Я чувствовала, что изменилась, повзрослела, стала сдержанней и спокойней. Перестала реагировать на многие раздражители, которые раньше могли бы вывести меня из себя в долю секунды. Меня поглотила апатия. Очень многое стало безразлично. Даже моя неугомонная подруга Нонна не сумела вывести меня из этого состояния.
— У тебя депрессия, — подытожила она. — Если бы ты не была беременна, я бы тебе привезла хорошие лекарства. Сама сидела на них после развода. Но с тобой одни сложности.
— Ты называешь сложностью мою беременность? — безразлично поинтересовалась я.
— Ну вот опять! — вздохнула Нонка. — Потухший отрешенный взгляд. Я уже не знаю, чем тебя растрясти.
— А ты не тряси.
— Варечка, ну чем тебе помочь? — взмолилась Нонна.
— Ты мне уже помогаешь тем, что ты со мной рядом. Одна я давно бы сошла с ума.
— Может, сходим в ресторан? — предложила подруга.
— Нет. Я сегодня еду в Центр к своим детишкам.
Нонна уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но осеклась и с сомнением посмотрела на меня:
— Варя, может, не стоит окружать себя печалью. Ты так никогда не выкарабкаешься из депрессии.
— Во-первых, у меня нет депрессии, а во-вторых, если бы ты съездила хотя бы раз со мной к этим детям, то уже никогда не смогла их бросить.
Нонна со мной никуда не поехала. Она человек-праздник и чужое горе ее подавляет. Она предпочитает его не видеть. Вполне возможно, она права, избегая бед и несчастий. Хотя, думаю, Нонка просто не выдержала бы подобного стресса.
В один из душных вечеров мне позвонила Мила. Я не видела свою подругу больше года. С тех самых пор, когда навещала ее в Нью-Йорке, где она ожидала рождения своего малыша от суррогатной матери, умудрившись при этом в то же самое время забеременеть сама. После перенесенной операции по удалению одного яичника врачи поставили на Миле крест, заявив, что у нее никогда не будет детей. Однако ровно через год назло всем скептикам Мила явила свету сразу двух малышей, доказав тем самым, что невозможного в нашей жизни не бывает. Главное — очень хотеть и стремиться к желаемому.
Поскольку у меня не было сил куда-то идти, Мила приехала ко мне. Она выглядела, как всегда, шикарно. Цветущая молодая женщина, довольная жизнью. Все та же подтянутая фигура, несмотря на грядущие сорок лет и недавние роды, высокая упругая грудь, несмотря на кормление ребенка, и блестящие длинные волосы, несмотря на дефицит микроэлементов в крови недавно родившей женщины.
У Милы были потрясающие новости. Как она и мечтала, у нее родились две дочки. Одну она родила сама, а вторую практически в это же время родила суррогатная мать. Разница была всего в несколько дней. Врачи предлагали Миле выбрать для дочек одну из дат, чтобы в будущем ни у девочек, ни у их окружения не возникало вопросов. Однако Мила твердо решила, что жизнь ее дочек не будет начинаться со лжи, поэтому в свидетельствах о рождении у каждой была записана своя дата появления на свет.
Мила вернулась из Америки в Россию и уже смирилась было с ролью одинокой мамы, но неожиданно появился Руслан, отец ее ребенка, и предложил выйти за него замуж.
Случилось то, что должно было рано или поздно случиться. Его жена, которая давно болела, умерла. Она знала, что у ее мужа были романы, и относилась к этому с женской мудростью и удивительным спокойствием. Уже практически перед самой ее смертью Руслан признался, что у него родился ребенок. И жена нашла в себе силы просить его не бросать малышку и жениться на той женщине, которая родила ему дочь. Руслан, долгие годы остававшийся рядом со смертельно больной женой, которую считал своим лучшим другом, не посмел ослушаться.
Однако проблемы оставались. Дети Руслана, несмотря на просьбу матери принять новую жену Руслана, так и не пошли с ней на контакт. Наоборот, всеми силами пытались выжить ее из семьи. Не простили они и отца. Но Мила и Руслан надеялись, что время лечит, и дети рано или поздно его поймут.
Несмотря на семейные распри, Мила была счастлива. Руслан не только безумно любил свою родную дочь, но принял и полюбил девчушку, отцом которой был неизвестный мужчина, выбранный из списков доноров спермы. Обе девочки были в равной степени окружены заботой, вниманием и любовью.
На следующий день я решила съездить к Миле сама. Уж больно мне хотелось увидеть ее дочурок. Обе оказались как две капли воды похожи на Милу. Те же белокурые волосики и большие голубые глаза. Я прекрасно поняла Руслана: разве можно кого-то из них любить больше, а кого-то меньше?
— До чего же они сладкие, — улыбнулась я в ответ на обращенные ко мне беззубые улыбки малышек.
