клонгам на моторной лодке. Она не понимала, где находится и что с ней происходит, просто глазела по сторонам, обалдело смотря на стирающих белье таек, плещущихся тут же смуглых ребятишек, и на небоскребы, нервно прошивающие небо.
Потом они сели в автобус и поехали на самый юг где острова. Почти четырнадцать часов в дороге, но восемнадцатилетие стоит того, чтобы встретить его в раю, — так говорил отец, и он оказался прав. Если это был и не рай, то что-то очень похожее, по крайней мере когда автобус въехал на мост, отделяющий Пхукет от материка, то сердце у нее учащенно забилось при виде белейших пляжей с еще немногочисленным утренним людом, и она вдруг поняла, что навряд ли захочет обратно, хотя возвращаться все равно придется.
Но Надя выкинула эту мысль из головы, оставалось десять дней, и лишь потом снова дорога в Бангкок, опять самолет, а затем снег, ветра, хорошо бы, если не со стороны Арктики.
Их подвезли к отелю — отдельно стоящая рецепция и рассыпанные по холму бунгало.
Первый день они с отцом отдыхали, она пару раз окунулась в море, но почувствовала, что сегодня еще не готова слиться с ним — усталость от самолета, от Бангкока, от автобуса.
И рано пошла спать, уснув, так и не дождавшись, пока отец вернется из бара.
Проснувшись же утром, увидела, что его в номере нет — видимо, пошел поплавать до завтрака.
Тогда она вылезла из кровати, отдернула легкую штору — за окном зеленели незнакомые деревья, сквозь них просвечивала темно-голубая, временами переходящая в такой же темно-зеленый, как и цвет листьев, поверхность Андаманского моря.
И тут она услышала шум за окном: две небольших обезьянки упоенно занимались любовью на ветвях большого вычурного дерева. Самочка неприятно осклабила зубы, видимо, это у нее была такая улыбка. А самец, оседлавший ее сзади, абсолютно спокойно и размеренно предавался соитию, иногда равнодушно посматривая в окно, из-за стекла которого на него с удивлением глядела молодая светловолосая девушка с лицом, усыпанным веснушками.
Это первое настоящее утро на островах ей запомнилось на всю жизнь.
Тем более, что это было утро ее дня рождения.
Как оказалось, отец был не на пляже — он договаривался о подарке, но она узнала об этом уже после завтрака, когда он велел собираться, сказав, что их ждет катер: сегодня она впервые попадет в царство рыб, ведь она сама по гороскопу Рыба, его ненаглядная рыбка, а значит, должна увидеть свою стихию изнутри, погрузиться с аквалангом. У отца был опыт и был сертификат, но она никогда не плавала даже с маской, хотя ее с детства водили в бассейн, и тренер даже делал на нее ставку, но родители воспротивились профессиональному плаванию — могла испортиться фигура.
Плавать она научилась прекрасно, фигура у нее не испортилась, разве что грудь ей самой казалась маловатой, да еще эти веснушки — одна из тех отвратительных проблем, которыми полна жизнь.
Но здесь ей стало плевать как на веснушки, так и на маленькую грудь. Катер уже ждал их, равно как и небольшую кучку остальных желающих, у пристани.
Что самое забавное: инструктором была женщина, Мэри-Энн. Именно так, в два слова: Мэри-Энн!
На первый раз они ушли от берега недалеко, к одному из соседних необитаемых островков. Инструктаж начался сразу, как только катер набрал ход, а закончился в небольшой бухточке, где их учили плевать на стекло маски, а уже потом ополаскивать ее в воде, затем — надевать костюм, но главное — пользоваться регулятором, правильный вдох, правильный выдох, да еще надо правильно держать во рту загубник, правильно отжимать кнопку поступления воздуха, все надо делать правильно!
Мэри-Энн была рослой и такой же светловолосой, как Надя, и у нее тоже были веснушки, хотя на загорелом лице они казались просто стайками темных точек — будто мальки, плывущие под поверхностью воды.
Отец плюхнулся в море первым, с ней вместе ныряла Мэри-Энн. Разовое погружение без сертификата не позволяет плавать без инструктора, как не разрешает и погружение на глубину больше шести метров, но в тот день ей хватило и первых шести. Это сейчас для нее нет проблем и в пятнадцати, и в двадцати, а с особой смесью в баллонах можно и намного глубже.
Вначале они покрутились у верхушки кораллового рифа, потом инструктор, все еще нежно сжимая Надю за руку, потянула вслед за собой глубже. Тогда и возникло впервые это ощущение найденного дома: Рыба была среди рыб и смотрела на рыб, маленьких и больших, желтых и красных, полосатых и серебристых.
Рыбы мельтешили вокруг нее, над ней, под ней, а еще были шары ежей, и бодро ползущие крабы, и полупрозрачные суетящиеся креветки, и даже что-то таинственное и большое в тени, почти у самого дна, на предельной сегодня для нее шестиметровой глубине.
Но главное произошло, когда Мэри-Энн жестом показала, что пора подниматься, время истекло.
Надя еще раз взглянула вниз, туда, где начиналась недоступная ей глубина, и увидела, как из толщи воды прямо к ним плывет большая и мрачного вида рыба. Вначале ей подумалось, что это акула, но, приглядевшись, она поняла, что это кто-то другой, но тоже большой, очень большой, темно-коричневый с фиолетовым оттенком и мрачно выпяченной челюстью. Она дернула Мэри-Энн за руку. Та взглянула на рыбу, сложила большой и указательный пальцы в колечко, мол, все о'кей, но все же быстро заработала ластами и потянула за собой Надю к поверхности — кто знает, что придет в тупую голову гигантского группера, вдруг он решит поиграть с ними, а сил у него столько, что мало не покажется!
То, что это был группер, она объяснила Наде уже на палубе, сняв костюм и вытирая волосы большим белым полотенцем.
Тогда-то отец и сказал на своем ломаном английском, что у дочери сегодня — день рождения.
Мэри-Энн вдруг заулыбалась и предложила подарок от себя: еще одно погружение для именинницы, бесплатное, после обеда.
Обед был тут же, на катере. Надя впервые ела «том-ям», острый суп с креветками, хотя тогда для них его приготовили на европейский манер: почти без перца чили. Но все равно он был острым, и его было приятно заедать пресным клейковатым рисом.
Отец попросил пива, она же ограничилась минералкой, а после обеда, немного передохнув, снова ушла с Мэри-Энн под воду.
Группера на этот раз они не встретили, но зато она увидела толстое, извивающееся тело мурены, мелькнувшее и исчезнувшее в одной из коралловых пещер, а потом прямо перед ней вдруг возникла средних размеров черепаха, торжественно следующая из одного неведомого пункта в другой; но уже снова пора выходить, и Надя послушно поднялась на поверхность.
Когда они добрались до бунгало, то ей хватило сил лишь принять душ и упасть на кровать. Кое-как отец растолкал ее на ужин, а после, когда он опять пошел в бар, Надя отправилась на берег — побродить у воды и послушать шум моря.
И тут, у моря, она встретила Мэри-Энн. Та была в шортах и легкой, почти прозрачной блузке, они пошли вдоль берега вместе, а потом — до сих пор она не может понять, как это случилось — Мэри-Энн обняла ее и принялась целовать. Надя не сопротивлялась, с удовольствием подставила губы, позволила оголить грудь. Так, обнимаясь и целуясь, они дошли до скрытой непроницаемой темнотой тропической ночи маленькой соседней бухты и легли на песок. Она отвечала на ласки благодарно и нежно, восторгаясь чужой крепкой грудью с затвердевшими коричневыми сосками, прижимаясь ртом к светловатым волосикам паха, пытаясь побыстрее добраться языком до остро пахнущей щели и слушая, как прерывистое дыхание Мэри-Энн соединяется с шумом волн Андаманского моря.
А потом ее окатило совершенно другой волной, и она отключилась на время, а очнувшись, поняла, что все еще лежит на пляже, голова ее покоится на голом животе подруги, а та нежно и бережно перебирает волосы у нее на голове.
Когда они прощались, то Надя ревела, да и Мэри-Энн не скрывала слез, надарила ей кучу всяких смешных подарочков и сунула визитную карточку: телефон, мобильный телефон, e-mail здесь, e-mail в Ирландии, откуда она родом, но где предпочитает бывать как можно реже.
А дома их ждал снег, только уже начавший таять и почерневший. И все так же были ветра, но не северные, а западные, желающие сбить с ног, повалить на грязный от темного снега асфальт и тащить по нему вперед, неизвестно куда и зачем.
