пост. При этом караульный одновременно должен приглядывать и за входом в дом старосты.
— Да тут у вас целый контрреволюционный заговор! — рассмеялся я. — И куда только «кровавая гэбня» смотрела? Не деревня, а рассадник врагов советской власти! Ладно, хлопчики… Вам сколько лет?
— Пятнадцять рокив, — переглянувшись, ответил один из парней.
— Жить хотите?
Жить они, естественно, хотели. Поэтому, по-прежнему наперебой, споря и переругиваясь друг с другом, они нарисовали прутиком на земле план деревни и объяснили, где находятся дома активистов тайного общества. Как я и предполагал, дом старосты (бывший сельсовет) находился в самом центре, на небольшой площади, главной достопримечательностью которой являлся старый дуб, на котором, по легенде, когда-то повесили татар, от чего и пошло название деревни. Самим обстоятельством казни местные жители очень гордились, считая его проявлением самостийности и незалежности.
— Значит, так, шановни панове… Сейчас я отправлюсь в вашу незалежную деревню, а вас оставлю здесь. Не радуйтесь — я вас к дереву привяжу и кляп в рот засуну. Сами не развяжетесь, да и не найдет вас тут никто — если я вас не освобожу, то сдохните гарантированно. Поэтому последний вопрос: что вы забыли упомянуть, из-за чего я не вернусь?
Парни переглянулись и опустили головы. Ага, я, кажется, прав — что-то они мне не сказали.
— На обоих въиздах у село мужики сидять. И так сидять, що их и не бачити — один в сараи ховаеться, инший в лазни. И в будь-який час можуть тривогу пидняти, якщо хто чужий у Татариновку увийти захоче[40].
— Ну, чего-то подобного я ожидал — странно бы было, если бы посты не выставили… А вот скажите мне еще, шановни панове: собаки в деревне есть?
— Е, як не бути? — удивленно глянули на меня «панове».
— И на чужих они лают?
— Брехают, звичайно, як не брехати?
— И если я с огородов полезу, то лай поднимется такой, что глухие проснутся?
— Да, може бути… — парни переглянулись. Видать, никогда не думали об эффективности подобной «сигнализации», воспринимали как само собой разумеющееся.
А я подумал о наличии четвероногих охранников в самый последний момент. Житель-то я городской, а если и выезжаю за пределы кольцевой дороги, то исключительно на дачу, где больших собак никто не держит. А сейчас я просто вспомнил, как в соседнем с моим домом гаражном кооперативе по ночам гавкали прикормленные сторожами дворняги. На каждую проезжающую мимо машину, на каждого проходящего мимо ворот человека. А в деревне таких «брехунов» наверняка не меньше чем по одной на каждое подворье. Полезу через огороды, путаясь в сараях, курятниках и заборчиках, — гвалт поднимется до небес. Значит, надо найти другой способ проникновения…
Тут мой взгляд упал на раненого. Он, похоже, уже откинулся — побелел, как простыня, и черты лица заострились. Пульс уже можно не щупать — и так все понятно, вон какая лужа крови натекла. Сразу наложить жгут своему человеку я бы не забыл, а вот чужому — как-то не сообразил. Но меня больше заинтересовал не сам покойник, а его рубашка — она так и осталась чистенькой, если не считать небольших пятен от пыли, заработанных в момент падения. Рубашка броская — косоворотка белого цвета в национальном стиле, с вышитым воротником и этим… как его? — не помню, вокруг застежек, короче.
А если… Парень был крупнее меня, но в темноте, которая наступит через час-полтора, небольшая разница в комплекции не будет так уж сильно бросаться в глаза. И то, что рубашка больше на пару размеров, — так оно, может, и к лучшему — надену поверх своей, чтобы скрыть портупею и подсумки. Так… а что еще может помочь мне «издалека и со спины» походить на деревенского? Сапоги? Хм… а это мысль! В моих летних туфлях с веревочной подошвой долго по пересеченной местности не походишь — они и так уже на ладан дышат после вчерашней прогулки. Я сравнил ноги — сапоги на размер больше, что некритично, если носить на портянки, а не на носки. Ну и, конечно, головной убор! На покойнике его нет, наверняка потерял при падении, так на пленных надеты какие-то картузы, с них и сниму. Кстати, и рубашки тоже можно с них снять, не обязательно раздевать труп. Впрочем… А не взять ли мне одного из этих парней с собой проводником? Если войти в деревню с ним, то и собаки, возможно, лаять не будут? Лучше взять обоих — типа: ушли трое и вернулись трое. Но двоих мне будет гораздо сложнее контролировать — я ведь не Рэмбо какой.
План постепенно определился — как стемнеет окончательно, возьму одного из пленников, привяжу на него гранату, веревочку от запала в руку. Приходилось слышать, что у немецких гранат время срабатывания чуть ли не десять секунд, вполне можно убежать, но деревенский-то об этом не знает. И поведу парня на поводке — он у меня вместо пропуска будет. Если на кого из местных наткнемся — отболтается, пока я рядом тихонько постою. Авось меня сразу не расколют. Планчик, понятное дело, насквозь авантюрный, но ведь по ночам у них народных гуляний по улицам не бывает. Проскочим!
Глава 10
В путь двинулись в сумерках. На мне красовались косоворотка-вышиванка, сапоги и картуз. Их прежний владелец остывал рядом со своим незадачливым товарищем, надежно привязанным к дереву обрывками собственной рубашки. Про кляп я тоже не забыл.
— На святое дело идем! Товарища из беды выручать! — скрывая легкий мандраж, с улыбкой сказал я Петру — своему вынужденному напарнику.
Но тот в ответ угрюмо промолчал — понятно, что культовый сериал не смотрел. Все его внимание занимала веревочка, тянущаяся из-под полы к моей руке. Гранату я привязал сзади к его брючному ремню. Вторая осталась у меня, прикрытая трофейной рубахой. Одежка вообще оказалась практичной — надежно скрыла весь мой арсенал, ну, кроме висящей на плече винтовки. Очень хотелось верить, что сразу меня не вычислят, позволят подойти на дистанцию удара ножом.
До деревни дошли минут за двадцать — тут и двух километров не было.
— Ну и где дозорный скрывается?
— Ось в тому сарае! — Петр носом показал на стоящее за околицей покосившееся строение (руки я ему за спиной связал). — Пидглядаэ через щили.
— Как подойдем, позовешь его! Только тихо, шепотом! Спросит зачем — скажешь, что нужна помощь, твой друг ногу подвернул, недалеко отсюда лежит. Как его зовут, кстати?
— Тот, що помер — Федор, а якого ти привязав — Мыкола.
— А кто на посту дежурит, ты знаешь?
— Дядьку Матвей повинен бути. Його тильки опивночи зминять.
— Это хорошо, до полуночи у нас еще пара часов есть. Ну, двинулись, что стоишь? — Я легонько натянул веревку, выбирая слабину. — Идем быстро, но спокойно.
Мы подошли к околице быстрым шагом, но без суеты. Особой опасности ведь нет — друг всего лишь поскользнулся и упал… неудачно. Ну да, больно ему, но так ведь сам виноват — растяпа. Я настолько вошел в образ, что сам почти поверил в страдающего неподалеку от собственного головотяпства парня. В указанном Петром сарае явно кто-то сидел — из широких щелей между досками валили густые клубы махорочного дыма. Двойка с занесением в грудную клетку такому часовому!
— Дядьку! Дядьку! — позвал курильщика Петр.
Скрипнула дверь, в открывшемся проеме показалось усатое лицо.
— Це ти, Петро? Що тоби треба?
— Та Мыкола ногу пидвернув, вправити не допоможеш?
— Та де вин? — Матвей вышел из сарая. — Чого ви его сюда не притягли?
— Так вин не захотив, казав, що дуже нога болить!
Шаг, еще шаг… Видать, часовому скучно на посту — и он обрадовался возможности поболтать. Я, пользуясь его дуростью, подошел вплотную. В последний момент он догадался, что перед ним чужак, — выражение лица изменилось, но хорошо заточенный немецкий штык-нож уже вошел под ребра. Глухо
