отшатнулся. Я на деревянных ногах шагнул к фашисту и без замаха ударил его в живот трофейным штык- ножом. Потом еще раз и еще… с проворотом, чтобы уж наверняка… С такими ранами он сразу не сдохнет, какое-то время помучается. Просто убить это… животное — подарить ему спасение. Нет, легко он не умрет! Эх, будь у меня хотя бы час… Он бы узнал, что мы в Сербской Крайне с боснийскими снайперами делали, когда они имели глупость попасться нам живьем…
…Горы, горы… Красивые они, заразы, вот до жути красивые, до дрожи, до смерти! А весной — особенно… Как же, мать его, назывался этот городок? Расстреляйте — не помню. Можно, я буду называть его «городок гаубицы»? Почему такое название? А потому, что именно в этом городке мы оставили одну из двух наших М-30. Микротрещины в наружном цилиндре накатника. После первого же выстрела начинал «плакать». Ну, капли гидравлического масла на поверхности. А в последний раз, при обстреле боснийских позиций, она так хорошо плюнула этим маслом, что у Витьки-Тракториста полщеки обожгло. В самую мордуленцию харкнула. И попала так точно, как снарядами никогда не попадала… Короче, мы ее на ремонт оставили. А сами дальше двинули. «Сами» — это шесть грузовиков, две пушки ЗиС-3, одна гаубица М-30 и три десятка лбов из той породы, которым дома не сидится, а все хочется отыскать приключений на свою жопу. Чем мы, собственно говоря, и занимались последние… ну, неважно сколько месяцев, на территории Республики Сербской, которая отделилась от Боснии и Герцеговины, которые, в свою очередь, отделились от Югославии.
Сначала-то мы в минометчики угодили, но после — после минометчиков сильно много стало, вот нас в артиллеристов и «переквалифицировали», так сказать. По чести, по совести, пушкари из нас были, как из дерьма — снаряд, хотя это — только поначалу. Потом подучились, попрактиковались, и вот, пожалуйте: восьмой отдельный артиллерийский дивизион, приданный корпусу «Дрина», — прошу любить и жаловать! Отправлен блокировать Жепу. Да не жопу, а Жепу — городок такой. Босняки там окопались, а у сербов к ним вопросы накопились. Очень хотелось уточнить: а что это вы там с детишками, бабами и стариками сербскими натворили? Ну, нам тоже приперло немаканных об том порасспрашивать, вот и бабахали мы со всех стволов по обрезанским позициям. Хорошо так бабахали: после нас — только лунный ландшафт и оставался. Ну да не о том речь…
В тот день мы перебазировались. По своей территории, да всего на пятьдесят километров — чем не туристический маршрут? Тем паче что погода хорошая, сами сытые, довольные и все у нас — зашибись!
Едем, значит, и дорожка такая — ну, не то, чтобы горный серпантин, а, в общем, предгорья. Едем час, едем два… Полста кэмэ — это по прямой, а по дороге гораздо больше получается. Вот так и катимся себе, под ясным синим небушком да ясным ярким солнышком. А время — к обеду. Значит, вставать где-то надо, и чтобы водичка рядом, и кустики — ну, чтоб после обеда далеко не бегать… О! Вот как раз такое местечко и нарисовалось! Дергает меня Сашка-раз за рукав — смотри, мол, командир, место-то какое! Прям по заказу…
И ведь не сказать, чтобы я новичком был, и ведь знал, что самое красивое место на войне почти наверняка дорожкой к кладбищу окажется, а вот поди ж ты! Кивнул башкой, ровно болванчик фарфоровый, и весь наш дивизион туда и свернул. И встали, точно бараны перед бойней, — в линию. Так выезжать потом проще будет…
Выгрузились, харчишки какие-никакие достали, расселись. И словно забыли, что вообще-то — война вокруг! Костерок развели, жизни радуемся. В ручейке водички набрали, чаек кипятим, лясы точим. Вот как домой вернемся — ух какая жизнь начнется. Ребенок на то время только у меня был, так парни насели: расскажи да расскажи, как с ребятешком живется? Рассказываю, по ходу — хлебушек с мясом жуем, заварку в котел бросили: сейчас попьем горяченького, оправимся по кустикам, да и дальше двинем. И тут…
Выстрел я не сразу услышал. Только увидел, как у Макса — Бродя его кличка была, — так вот, у Броди голова дернулась. И лег он лицом в землю. А выстрел только тогда по ушам и ударил…
Тут столпотворение вавилонское началось. У половины парней автоматы в грузовиках лежат, бронники у всех — там же. Разленились. Половина тех, что с оружием, — вокруг палят бестолково, а вторая половина — к грузовикам рванула. И снова один выстрел через весь этот грохот пробился. И Вовчик — не Черный, а второй, не упомню уже кликуху его, — на задницу — шлеп! А потом на бок валится, а затылка у него — нет!..
Тут уж все палить похерили — и под грузовики да за орудия. Съежились, будто кролики, каждый норовит в землю вжаться, чуть не вдавиться в нее. Ан хренушки — в каменистую землю не больно-то вожмешься. А под грузовиками — страшно. В кузовах, между прочим, — снаряды лежат. Сейчас пуля в бак прилетит — и всем коллективный песец!
Нам бы до тех стволов, что в машинах лежат, добраться — глядишь, чего бы и сладилось, а то ведь оба пулемета — там, автоматы — только у двенадцати человек, да и то — у четверых уже патроны на исходе. А эти — снайперы, сволота такая! — чего вытворяют? Один нам головы поднять не дает, а второй тем временем с фланга к нам и — бабах! Лешка-Седой вон — лежит, весь в крови, рот только беззвучно открывает, ну, как рыба пойманная. От боли голоса нет. Ему сейчас промедол срочно вколоть надо — шок снять, а попробуй-ка, сунься к нему. Я попробовал — еле назад прянуть успел. Пуля в камни возле самого моего носа долбанула — глаза крошкой запорошила. Еще бы чуть — я бы там и остался…
Лежим, в землю врасти стараемся. Сначала ужас накатил — вот как если в жаркий день ведром ледяной воды обдать. Руки-ноги — ватные, пальцы занемели, словно отлежал их. «Стечкин» из кобуры минут пять тащил, все вытащить не мог. А когда вытащил, как посмотрел на него — хера ли с тебя толку, товарищ «АПС»? Ты ж даже в самых смелых своих фантазиях и до половины расстояния, что до снайпера, не добьешь. Он ведь, гнида, может, метрах на восьмистах работает, а я тут… Кандидат в двухсотые…
Третью двухсотку нам минут через пять нарисовали. Старого, ну то есть ростовчанина Андрюху Старкова. Он бросился было к грузовику, тут его и… Как тетерева, на взлете… А что мы могли? Разве что выть. И только пули по металлу — дзинь! Да по камушкам — джик! Лежим, ждем, когда по телу «туп!» будет…
Когда Владик-Волчар — Волоков его фамилия, — свалился с пулей в плече, мне вдруг как-то по фигу все стало. Нет, страх не прошел, в смысле совсем, но вдруг такие мысли в голову полезли — ой, мама! Вдруг стукнуло, что вот лобстера я жареного никогда не ел, да теперь видно уже и не поем. И тут же вдогон прилетело: зато я знаю, что анчоусы и кильки — одно и то же. И снова грустная мысль: девственницы у меня никогда не было, а дело к тому идет, что уже и не будет…
Вот еще травинки, которые прямо рядом с моим лицом торчат, считать начал. Травинки чахленькие такие, бледненькие. Так ведь и не сезон еще для них — чай, не май месяц. Восемь их, травинок этих было. Две повыше, остальные — совсем маленькие. Вот смотрю на них и думаю: они вырастут, а я и не узнаю — чего хоть это за травка такая?..
У нас потерь прибавилось. Еще один «двести» и пара «триста». Седой кричать начал. С Волчарой, дуэтом. А мы сделать ничегошеньки не можем. Оружия нет, да еще снаряды эти… Того и гляди, взорвемся…
И тут вдруг подумалось мне, что вот так подохнуть — дело последнее. Что ж мы им, ягнята, что ли? Которые молчат? Рукой парням показал — мол, надо всем разом на грузовики рвануться. Оружие возьмем — раз, а то еще и засечем, откуда к нам эти пули-пташечки прилетают? Может, хоть не завалим, так хотя бы попятнаем этих тварей!
Парни головами кивают — поняли. И смотрят на меня. Все верно: раз командир — значит, первым и подниматься. Тут у меня все мысли сторонние ушли, и снова — ужас накатил. Ведь убьют сейчас — к гадалке не ходи…
Только как страх накатил, так куда-то и укатил. Почти сразу же. Ну убьют, ну и чего? Все одно: помирать когда-то да придется. Может, мой срок сейчас и пришел?..
Я уже и патрон в ствол загнал, и подобрался, как волк перед прыжком. Может, успею до пулемета добраться, а с этим механизмом я еще в срочную — на «ты» был. Может, сам их, сук этих, достану?..
Только, как в одной хорошей песне поется, «видно, не судьба была пули мне отведати». Вдруг выстрелы, вопли, да такие, что кажется — целое стадо обезьян в кустах оттягивается. Мы как-то разом все почувствовали, что снайперам резко не до нас стало — рванули за оружием. Я только рукой на орудия махнуть успел, а с «зисок» уже чехлы посдергивали, станины развели, уже стрелять изготовились. И нашим раненым помощь подали: кому — жгут, кому — тампон, всем — промедол…
