По следу Сезанна

деревянные ставни, — и сделал портрет старухи, которая, сидя с одним из котов на низкой каменной ограде, улыбалась неожиданно молодой улыбкой. Камилла наговорила на свой диктофон какие-то замечания, и к трем они закончили.

Машина двинулась вверх по склону холма, а Камилла достала сигарету и с облегчением вздохнула.

— Бог мой, ослятина. Как ты мог это есть?

— Очень вкусно, — заверил ее Андре и притормозил, дожидаясь, пока неопределенного цвета пес облает их и уберется с дороги. — Ты бы попробовала рубец. Вот это испытание!

Камилла поежилась. Право же, иногда французы — разумеется, деревенские французы, а не ее благовоспитанные парижские друзья — едят какие-то совершенно дикие вещи. И, что еще хуже, не только едят, но и с наслаждением перечисляют неаппетитные ингредиенты: желудки и подбрюшья, кроличьи головы и бараньи копыта, всякие козявки, лакомые кусочки подозрительного происхождения и бесконечные вариации на тему требухи. Камилла снова поежилась.

— Ну что, дорогуша, когда ты теперь будешь в Нью-Йорке?

Андре пожал плечами. Ему очень не хотелось уезжать из весны в промозглую манхэттенскую зиму.

— Думаю, после выходных. Хочу еще заехать в Ниццу и поснимать «Алзиари» и «Оэ».

— Кто такие? Никогда о них не слышала. А должна?

— Это магазины. — Андре остановил машину перед «Золотой голубкой». — Чудесные маленькие магазинчики. Один торгует оливковым маслом, другой — замечательными джемами.

Джемы и масло, не имеющие никакого светского веса, Камиллу не интересовали. Она вылезла из машины, огляделась и обнаружила «мерседес», поджидающий ее на другой стороне площади.

— Это Жан-Луи. Будь добр, скажи ему, чтобы поднялся за моими вещами. Я пока проверю сообщения.

Суматоха, вызванная отбытием Камиллы в аэропорт, продолжалась минут пятнадцать: под бдительным оком жандарма вещи были вынесены из отеля и погружены в машину; потом потребовалась помощь горничной для розыска пропавшей под кроватью сережки; потом возникла необходимость отправить срочный факс в Нью-Йорк: потом портье звонил в аэропорт, чтобы убедиться, что самолет вылетит строго по расписанию; потом состоялась раздача комплиментов и чаевых. И наконец, с дружным вздохом облегчения, весь персонал отеля убедился, что Камилла уселась в «мерседес» и дверца захлопнулась. Через открытое окно она обратилась к Андре:

— Дорогуша, ты ведь доставишь слайды ко вторнику? На следующей неделе я хочу собрать номер. — И, не дожидаясь ответа, помахала рукой: — Ciao.

Окно закрылось, и Камилла отправилась штурмовать Париж. Глядя, как «мерседес» осторожно пробирается по узкой улочке, Андре мысленно пожелал штату «Ритца» удачи.

Теперь у него в распоряжении был целый свободный вечер и следующий день. Приняв душ, он спустился в бар, заказал kir и расстелил на столе желтую, потертую на сгибах карту «Мишлен 245». Он хранил ее с университетских времен: любимая карта, сентиментальный сувенир из прошлого. На ней было изображено все южное побережье от Нима и Камарга на западе до итальянской границы на востоке — те самые места, где он проводил большую часть длинных летних каникул. Какие чудесные это были времена, невзирая на вечную нехватку денег и частые сердечные сложности. В те дни, казалось, всегда сияло солнце, вино за пять франков ничем не уступало «Латуру», дешевые гостиницы на захолустных улицах были неизменно чистыми и приветливыми, и рядом с ним на белых простынях всегда лежало чье-то молодое, загорелое тело. Неужели тогда и вправду не бывало дождей? Скорее всего, были. Ведь, честно говоря, он и имена тех девушек уже не помнил.

Андре поднял свой kir, и холодная капля со дна бокала упала на Средиземное море чуть южнее Ниццы — прямо на пунктирные линии — маршрут паромов, курсирующих между Ривьерой и Корсикой. Потом влажное пятнышко чуть расплылось и захватило Кап-Ферра, а на Андре вновь нахлынули воспоминания, на этот раз более свежие. В конце прошлого лета он провел на Кап-Ферра два дня: они с Камиллой готовили материал об элегантной вилле — «bourgeois-sur-mer, дорогуша», — принадлежащей семейству Денуайе. Это была старая финансовая аристократия, разбогатевшая еще во времена Наполеона. Предприятие началось с контракта на пошив формы огромной французской армии и постепенно разрослось в крупную компанию, успешно снабжавшую текстилем все сменяющие друг друга правительства. Нынешний глава семьи Бернар Денуайе получил в наследство отлично налаженное производство, не требующее от владельца никаких усилий — преимущество, которым он с удовольствием пользовался. Помнится, при близком знакомстве он понравился Андре. А еще больше понравилась его дочь.

Фотографии Мари-Лор Денуайе регулярно появлялись во всех французских глянцевых журналах. В зависимости от сезона ее снимали то на ипподроме Лонгшамп, где она беседовала с одним из папиных жокеев, то на белых склонах Куршавеля, то в Монте-Карло на балу Красного Креста, и везде она премило улыбалась окружающей ее толпе исполненных надежд поклонников. Эта грациозная молоденькая блондинка с никогда не сходящим золотистым загаром оказалась совершенно нормальным, веселым и дружелюбным человеком, что нечасто случается среди богатых наследниц. Камилла невзлюбила ее с первого взгляда.

Увлеченный воспоминаниями, Андре решил поменять планы: вместо Ниццы завтра утром он отправится на Кап-Ферра и нанесет визит семье Денуайе. Если повезет, Мари-Лор окажется дома и согласится с ним пообедать. От такой приятной перспективы у него разыгрался аппетит, он допил свой kir и перебрался в ресторан.

* * *

Кап-Ферра, элегантно затененный пальмами и соснами, безупречно ухоженный и безумно дорогой, по праву считается одним из самых фешенебельных курортов Лазурного Берега. Это небольшой, выдающийся в Средиземное море мыс к востоку от Ниццы, где отдыхают богатые и знаменитые. Их виллы прячутся за глухими заборами, густыми зелеными изгородями и железными воротами — словом, надежно защищены от простых смертных толстой изоляционной прослойкой из денег. В свое время среди обитателей Кап-Ферра числились бельгийский король Леопольд II, Сомерсет Моэм и баронесса Беатрис де Ротшильд, знаменитая тем, что никогда не отправлялась за границу без особого сундука с пятьюдесятью париками.

В наши более демократичные, а также более опасные времена владельцы вилл предпочитают скрывать свои имена и таким образом обеспечивать себе относительный покой. В самом деле, Кап-Ферра — одно из немногих на побережье мест, не переполненных толпами туристов. Первое, что замечают приехавшие сюда из Ниццы, — это восхитительная тишина. Даже газонокосилки за высокими заборами стрекочут так деликатно, точно оборудованы глушителями. Здесь мало машин, и ездят они спокойно и неторопливо, даже не пытаясь устраивать гонки, столь любимые французскими водителями. В Кап-Ферра царит мир и покой. Чувствуется, что живущим здесь людям незачем спешить.

По бульвару Генерала де Голля Андре проехал мимо маяка и сразу за ним свернул на узкую частную дорогу, ведущую на самый кончик мыса. Там, где она кончалась, начинались владения Денуайе, отгороженные от мира каменными стенами высотой десять футов и массивными чугунными воротами с гербом. За воротами террасами спускался к морю зеленый газон, который разрезала пополам обсаженная пальмами подъездная дорога. Заканчивалась она у причудливого фонтана перед довольно помпезным крыльцом. За крышей дома поблескивала на солнце серебристая полоска Средиземного моря. Андре помнил, что из сада по специальному тоннелю можно пройти к причалу и собственному пляжу. В прошлом году Денуайе в разговоре с ним как-то пожаловался на постоянную эрозию почвы и дороговизну ежегодной доставки нового песка на прибрежную линию.

Он вышел из машины, подергал ворота и обнаружил, что они заперты. Вдалеке, за толстыми прутьями решетки, виднелся дом. Все окна, обращенные к воротам, были закрыты ставнями. Оставалось только признать очевидное: Денуайе еще не приехали. Надо полагать, в это время года Мари-Лор освежает свой загар на горном склоне или на каком-нибудь экзотическом пляже.

Разочарованный Андре уже садился в машину, когда заметил, что дверь дома распахнулась. Из нее вышел человек с каким-то квадратным, ярко окрашенным предметом в руках. Он нес его чуть на отлете, крайне осторожно и бережно.