Андрей вынул из карманов все, что захватил в подвале. Личные вещи Раннинга – кусок заячьего меха, обмотанный какой-то проволокой.
В правом кармане – личные вещи Квоттербека. Пухлая записная книжка в черной клеенчатой обложке. Освещения от колбы хватило на то, чтобы разглядеть последние записи, сделанные твердым мелким почерком. Перечислялись поля и сезоны, так же систематично, как и до поля Последней Анестезии. Словно ничего и не случилось, словно Квоттербек перешагнул этот этап с безразличием истинного Игрока.
Андрей, рассматривая записи, даже снял руку с панели-регулятора. Возможно… с Квоттербеком все будет проще, и нужно дать Анечке возможность показать себя.
В самом конце записной книжки, под уголком клеенчатой обложки, виднелась белая полоска. Андрей потянул ее, сопротивляющуюся, и подставил под синеватый свет. Талон Кремани, выданный на исполнение желания взамен жизни Раннинга.
Фото было сделано моментальным снимком, видимо, тогда, когда Раннинг стоял перед конторкой и пытался понять, что от него хочет хихикающий толстяк с зонтиком. Озадаченное лицо под задранной наверх пластиной шилдкавера. Мальчишеское лицо, выражающее уйму эмоций – растерянность, одиночество, неуверенную решительность и непонимание.
Андрей вдруг увидел его глазами Квоттербека и все понял.
Колбу он обесточил медленно, словно священнодействуя, – как будто укрывал забвением статую давно забытого божества, которое уже не могло сберечь никого из ему доверившихся.
Андрей выходил из здания медленно и со вкусом. Над ним выли сигнальные сирены и сверкали аварийные огни. Заблокированный пропуск погасил свой экран. По стенам катились предупреждающие волны.
Он вышел и старательно закрыл за собой дверь. Было около шести часов утра. Солнце, робкое и почти белое, плыло между яркими купами деревьев. Белый бетон подгонной дорожки сиял. Дорожку Андрей выбрал в качестве стартовой полосы, стащил с себя свитер и почувствовал свежий ветер на незагорелой бледной коже.
Поправил очки, а потом и вовсе их снял, обернул платочком и положил в карман.
– Доктор Новиков, – дружелюбно сказала Анечка, улыбаясь. – Вернитесь, пожалуйста, в лабораторию.
По обе стороны от нее держались сумрачные фигуры Лайнменов, с корнем выдернутых из колб ради такого случая. Лайнмены молчали и не выражали никаких особых эмоций, но держали пальцы там, где впаяны были в предплечья легкие орудия.
– Доктор Новиков. Андрей.
Андрей помахал ей рукой и побежал. Ему очень хотелось добежать до парка и там свалиться в тень недавно выращенных деревьев, поэтому пришлось торопиться. Андрей старался бежать ровно, вспоминая, что нужно дышать глубоко и только через нос… нужно внимательно смотреть под ноги и идти по самому кратчайшему маршруту. Без подготовки сделать этого никак не удавалось. Андрей быстро нажил колотье в боку и боль в лодыжках. Смеясь над собой и задыхаясь, он схватился за ствол единственного дерева, к которому успел добежать, наклонился, почувствовав, как ударило что-то под лопатку – не очень больно, но противно.
Это подстегнуло его, он оторвался от дерева и снова побежал, очень аккуратно, потому что теперь его шатало и бросало в разные стороны. Парк оказался не зеленым и тенистым, а кровавым и жидким. Черные длинные водоросли колыхались в нестерпимом малиновом варенье.
И снова ударило сзади, предательски в спину.
Все еще пытаясь дышать правильно, Андрей повалился на бок и с удовлетворением подумал, что добежал-таки…
И на секунду ему показалось, что щелкнул возле уха спрятанный где-то передатчик и сказал:
– Молодец, Раннинг.
И сам Раннинг, маленький и легковесный, стоял рядом, прижав руку козырьком к пластине шилд- кавера, и смотрел куда-то далекодалеко. Солнце блестело на ремнях креплений. Огромное, жаркое, алое Солнце, гаснущее с каждой секундой.
