Вдруг с остервенением рванул за ноги ближайшего мертвеца и — «Помогай, что ли!» — поволочил в залу с разбитыми окнами.
То же было проделано со вторым… пятым… десятым вампирами.
Солнце щедро заливало залу своими лучами. И куча мертвецов, наваленных друг на друга, быстро превратилась в груду праха.
Когда истлел последний, оба вздохнули с облегчением.
— Наверняка еще в подвалах есть, в подземельях, в сараях… — Бартоломеус высунулся в окно. — Но с ними мы можем разобраться позже. А теперь…
Вперед, вперед, на поиски птицы, сидящей в темнице! Ничто им больше не помеха! Еще немного — и они высвободят достойного графа из камеры, из замка, из плена…
— А КЛЮЧИ?!
Пришлось перерыть всю груду праха из пыли, черепов и медных пряжек. Связка ключей была выужена из кучи песка, называвшегося ранее Кровавым Клыком.
Кляц! — кляцнули напоследок зубы верного слуги, пытаясь удержать хотя бы уж ключи. Но при этом неудачно стукнулись друг о друга — и рассыпались мелким песочком.
Вздохнув, Бартоломеус отряхнул ключи от праха. Не повезло парню, что стал вампиром. Тоже, верно, был раньше христианином.
Крайнюю башенку на востоке замка найти было нетрудно. Правда, чтобы достигнуть ее, нужно было пройти немало зал и галерей, спуститься и снова подняться не по одной лестнице.
Несмотря на слабость, вызванную потерей крови, Бартоломеус летел как на крыльях.
Конец! Всему! Еще немного — и граф, его господин, отец Эвелины, снова станет человеком!
— И-и-хо-хо-хо-хо!.. — раздалось знакомое из конюшни со двора.
Гнедой дурачится. Бартоломеус улыбнулся.
Глядя на друга, расплывался невольно в улыбке и Вилли Швайн. Где, черт бы ее побрал, эта пресловутая темница с птицей?
Отпиралась дверь… вторая… третья… Все, что угодно, находилось внутри — но ничего, хоть сколько-нибудь похожего на птицу.
Разве что чудо в перьях, висевшее кверху ногами на потолке.
Или «птичий глаз» — бабочка с симметричными кругами на крыльях.
Или аккуратно засушенная летучая мышь в рамке с цветочками — может, мама, может, тетя Упыря.
Четвертая… Пятая… Два скелета в рыцарских доспехах одиннадцатого столетия. Играют в шахматы. Не будем им мешать.
Шестая… Седьмая…
Вот два гроба, в них — два монаха. Те самые, не правда ли? Про которых — гобелен. Под саванами — тайна. В кого превращаются монахи, умершие от укуса вампира? Мы знаем. Бедняги. Но хотя бы оба были отомщены. Вот, вот, на стене! Два портрета в траурной рамке: один с благородным профилем и желтыми клыками, другой внешне — вылитый дядя Кровавого Клыка. Подпись под портретами: «Приняли мученическую смерть».
Восьмая… Девятая…
Да где же он — достойный вельможа, смелый рыцарь граф Эдельмут?
Вот тут-то и раздался откуда-то сверху пронзительный, полный душевной тоски… нет, не крик. Клекот.
— Слышишь?.. — остановились оба искателя. — Слышишь?.. Не крик! Клекот!
Не крик, а клекот! — взлетали по ступенькам ноги в узких штанах и кожаных сапожках.
Не крик, а клекот! — стучали в ножнах мечи, а в груди — сердца.
Клекот! Полный душевной тоски!
— Тут… тут он… — тыча ключом в замок, волновался Вилли.
Ключ не подходил.
Второй, третий…
— Сейчас, сейчас! — Наконец замок щелкнул и открылся. — Здесь он…
Да, он был здесь.
Он был здесь. В узкой полутемной каморке на полу стояла большая клетка.
Правда, перед клеткой разлегся вповалку лохматый мертвец — охранник, что ли? Но его отодвинули, чтоб не мешал, в сторонку.
Смотри-ка ты, вот он!
Белая в перьях голова, гордый профиль с загнутым клювом, смелый взгляд, предостерегающий взмах крыльев.
Не сводя взгляда с птицы, Бартоломеус застыл на месте. Так же замерев, благородная птица смотрела на Бартоломеуса.
Текли мгновения…
Орел смотрел строго.
Текли мгновения…
Наконец Вилли толкнул в бок:
— Что дальше-то?
Все так же не отводя завороженного взгляда от птицы, Бартоломеус полез под куртку Вытащил коробку с конфетами. Порылся, выбрал синюю. Склонившись в глубоком поклоне перед птицей…
Тьфу! Клетка закрыта.
— Вилли, — рассерженно бросил он взгляд на товарища.
— Сейчас, сейчас… — Спохватившись, Вилли завозился с ключами.
Торжественное мгновение тянулось.
Склонив голову набок, орел заинтересованно глядел на гремящую связку.
— Не-е, такие сюда не подойдут. Но, может, у вампирчика позаимствуем…
Присев на корточки перед мертвецом, Вилли долго обшаривал его. К огромному его изумлению, ключей у того не оказалось.
— Черт! — удивленно выругался Швайн.
— Не призывай черта, — предупредил Бартоломеус. — В таком замке хвостатый может легко появиться.
Вдвоем обыскали всю комнату, еще раз хорошенько встряхнули мертвеца: ничего — только дробно щелкнули клыки да просыпалась пыль.
А ну его, ключ! Совсем потеряв терпение, Бартоломеус отступил на шаг и вытащил меч.
Банцц!.. Банцц!.. Банцц!.. Нескольких сильных ударов хватило, чтобы замок, звеня, отлетел в сторону.
— Прошу, ваше сиятельство! — Склонившись в поклоне, Бартоломеус отворил дверцу.
Орел с достоинством перешагнул порог узилища.
— Конфету! — протянул Бартоломеус руку.
— Момент.
Вилли вытащил из-за пазухи маленький узелок зеленого сукна. Развязал, порылся… вытащил. Ага!
С конфетой хлопот не было. Будто зная, что его ждет, орел без церемоний подобрал клювом с ладони Бартоломеуса сладкий сахарный шарик. Дернул шеей, чтоб проглотить. Встрепенулся всем телом — аж перья полетели… Пропал.
То есть пропал орел. А на его месте оказался человек: борода всклокочена, горящий взгляд из-под густых бровей так и жжет, так и пронизывает насквозь — королевский облик!
«Все хорошо, что хорошо кончается», — поется в старинной песенке.
— Ну, наконец-то! — сорвав шапку, грохнулся на одно колено Вилли Швайн. — Все, слава Богу, прошло великолепно! Ваше сиятельство не поверит — нас тут чуть не съели!
Закрыв лицо руками, Вилли выразительно потряс шевелюрой:
— Ох, боже мой, как я еще не поседел после всего этого! Но теперь конец всем приключениям, да
