гомункулюса…
— Ага! — Издав победный клич, принцесса «съела» пешку королем — и таким образом подставила себя под удар.
Изящным прыжком белая «ладья» передвинулась к самому краю. Бартоломеус поднял глаза.
— Оу! — несказанно удивилась Розалия неожиданному повороту событий.
— Вашему высочеству мат, — объяснил Бартоломеус, сдержанно улыбнувшись.
Розалия откинулась на спинку стула.
— Ну, вы, золотко, умник! Который день мы сидим с вами за шахматами — и всякий раз вы хладнокровно берете верх! Могу вас заверить: до встречи с вами я еще в жизни ни разу не проигрывала ни одной из моих фрейлин!
Бартоломеус почтительно склонил голову:
— Постараюсь в следующий раз, по мере своих возможностей…
— О, нет, друг мой, — Розалия погрозила пальцем, — не вздумайте проигрывать! Продолжайте в том же духе, вам это идет — быть победителем всегда и везде. Никогда не забуду — ха-ха! — что вы тут выделывали с головой святой Матильды.
Бартоломеус скромно улыбнулся.
— Кстати, о святой Матильде… — Привстав с места, он приблизил свой горбатый нос к уху принцессы.
Некоторое время Розалия слушала, широко распахнув глаза. Вскоре брови ее поползли вверх… лоб собрался морщинками… И разинув рот совсем не по-принцессовски, Розалия громко расхохоталась.
Смеялась принцесса, смеялся Бартоломеус. Дверь отворилась, вошел слуга.
— Его сиятельство граф Эдельмут ожидают к столу.
Посреди просторной залы, стены которой были украшены фресками с изображением соколиной охоты, стоял длинный стол.
На белоснежной скатерти сверкали серебряные тарелки. Рядышком с каждой лежало по серебряному ножу и по вилке, этакой палочке с двумя острыми концами — новая мода, пришедшая с юга… Услаждали взгляд резные кубки с замысловатыми узорами. В канделябрах с не менее вычурными узорами горели свечи, заставляя искриться золотые цветы на белой скатерти и резные картинки на кубках. А посреди стола высилось блюдо с цельным жирным поросенком, державшим яблоко во рту.
Красота! — остановилась Эвелина, любуясь замысловатой посудой. Только поросенка было жалко.
— Поросенка я есть не буду, — объявила принцесса, появляясь в дверях под руку с Бартоломеусом. — Уж извините, граф, но вдруг это какой-нибудь бедняга, которого Шлавино превратил в свинью?
— Однако, надеюсь, ваше высочество не откажется от пирога с крыжовником, вот этой нежной трески под соусом и пудинга со сливками, — улыбнулся граф в ответ. Он был в раззолоченном кафтане. На груди золотая цепь. Усики и бородка красиво завиты.
Эвелина не могла оторвать взгляда от прекрасного рыцаря — ее отца. Это было как раз то событие, о котором она давно мечтала. То, чего все они, пережив длинные и страшные приключения, давно заслужили: собраться все вместе за одним столом и поднять кубки за графа Эдельмута. За ее отца, которого они так долго искали и нашли.
Сама не зная почему, Эвелина страшно волновалась. Еще вчера с Марион они гадали, что будет приготовлено на торжественный обед. Бегали несколько раз на кухню и заказали себе разбавленного медового напитка — «Только побольше меду!.». Они смеялись над Паулем, весь день с важным видом чистившим графский меч. И вдвоем подстригли его «под горшочек», как полагается уважающему себя оруженосцу.
Заиграл на флейте приглашенный музыкант. Сердце Эвелины бешено забилось.
Под нежные звуки расселись за столом: принцесса Розалия… граф Эдельмут… она, Эвелина взобралась на высокий стул… рядышком присел Бартоломеус…
Только вот Марион и Пауль… Их нигде не было видно. Эвелина удивленно оглянулась.
— Бартоломеус, встань, — резко прозвучал голос графа. — Не забывай, кто ты.
Флейта взвизгнула, сфальшивив.
Бартоломеус встал.
— Однако, — улыбнулся граф более милостиво, — ты можешь, конечно, прислуживать нам за столом.
Эвелина вспыхнула до корней волос. Принцесса Розалия открыла рот — и снова закрыла.
А граф продолжал как ни в чем не бывало:
— Заметили ли ваше высочество алые, прямо-таки кровавые пятна утром в небе?
— Кровавые пятна? О, нет. Небо было нежно-нежно-розовым с золотистым отливом. Вы пугаете меня, граф. Видеть кровавые пятна — недобрый знак.
И они завели взрослые разговоры: о добрых и недобрых знаках, об астрологии, о роскошном дворе короля Сигизмунда Замечательного, о турнире, о покойном герцоге фон Бёзе…
А Эвелина сидела, не смея поднять глаз на Бартоломеуса, который двигался бесшумной тенью, расставляя на столе блюда. Ей было страшно неудобно перед ним.
— М-м… какой нежный поросенок! Но уж если ваше высочество отказались… Бартоломеус, подай то блюдо с треской. Да не облей ее высочество жиром.
— Голубчик, у меня в голове созрел прекрасный план! — похвасталась принцесса Розалия, ловко насадив на вилку кусочек трески. Она умело пользовалась этими новомодными штучками. Чего нельзя было сказать о графе Эдельмуте: на десять лет отстав от моды, он упорно орудовал одним только ножом.
— Собственно, он пришел мне в голову уже вчера, но вчера еще был недозрелым… — Принцесса сунула кусочек в рот и прикрыла глаза в наслаждении. — Однако, треска — это то, что я теперь люблю!.. Так вот, знаете ли вы, золотые мои, что через неполных шесть недель будет день моего рождения?!
День рождения принцессы… Невольно Эвелине вспомнился приезд принцессы в Альтбург год назад. Девочек выстроили в ряд — и чудесные фрейлины, шурша шелками, одаривали каждую конфеткой… Играли музыканты, привезенные принцессой, улыбалась до ушей матушка Молотильник…
— …я с пышностью отпраздную его в столице, в моем дворце. И приглашу множество гостей. В первую очередь, конечно, вас, граф. Вот тут-то… Тут-то, голубчик, и настанет ваш час. Я расскажу всем о злодее Шлавино, обо всех ужасах, что видела тут, в замке. И, само собой, о вас, граф. О, не беспокойтесь, мне поверит всякий. Все уладится как нельзя лучше…
— Ваше высочество — мой ангел-спаситель. Как отблагодарить мне вас за все, как доказать мою преданность?
— Ах, бросьте, граф, это мне совсем нетрудно. Бартоломеус, друг мой, извини, что тебя утруждаю, передай мне еще кусочек хлеба…
Эвелина вздрогнула: знакомые руки с длинными пальцами поставили перед нею блюдо с засахаренными яблочками. Покраснев, она опустила глаза. Ей хотелось встать и убежать. Упорно глядя на большой торт, украшенный искусственной розой, она просидела так довольно долго. В голове стучало словно молотом, ее душили слезы. Она очнулась от громкого крика.
— …повтори, что ты сказал! — Граф громыхнул по столу кулаком.
— Чудовище еще не поймано, — повторил Бартоломеус тихо.
— Как так не поймано? Я думал, его давно уже убили.
— Пятеро надежных людей ищут в окрестностях озера, ваше сиятельство…
— Пятеро? О чем ты? Разве ты не знаешь, как должно уничтожить чудовище? Взять стеклянную колбу, в которой хранится душа Шлавино, и…
— Я считаю, — все так же тихо, но твердо перебил Бартоломеус, — недопустимо убивать беззащитного, разбив колбу с гомункулюсом.
Эдельмут широко раскрыл глаза и возмущенно вобрал в себя воздух.
— Ваше сиятельство, Шлавино, — продолжал Бартоломеус, — Шлавино тоже имел возможность в течение десяти лет разбить вашу колбу. Однако он не сделал этого.
— Что за чушь ты мне тут порешь? — вскричал Эдельмут. — Иди и передай мой приказ — сей же час
