сообщения, стреляя из пулеметов, катили, урча, на них, и Ардатов с ужасом подумал, что вот сейчас какой- нибудь из них порвет кабель, и если пехота в это время поднимается, удержать ее без Белобородова они не сумеют.

Теперь, когда танки были за траншеей, они атаковали сзади и с флангов и, держа под огнем все пространство, прижимали всех к земле, не давая поднять головы. Именно в этом и заключалась помощь танков пехоте, которая должна была добежать до окопов, закидать их гранатами и, растекаясь по ходам, добить уцелевших, а кого-то, кто бросит оружие и поднимет руки, пощадив, взять в плен.

Потом бы танки отошли, а пехота осталась бы, и этот кусок земли тоже оказался бы там — уже у немцев.

Такой маневр, такое взаимодействие часто срабатывало. Но в нем был один уязвимый фактор — давя ходы сообщения, пересекая траншей, танки в эти секунды теряли свои преимущества, которые давали им расстояние, броня и вооружение. Маленький пехотинец с большим и отчаянным сердцем, судорожно зажав гранату или бутылку, плохо видимый, то исчезающий совсем под землей, все время примеривался, чтобы угадать, где пройдет танк, и угадав это, затаившись, ждал его, прижавшись к стенке окопа, и, дождавшись нужной дистанции, кидал гранату или бутылку из мертвого пространства, где его не могли достать ни пулемет, ни пушка.

Белоконь и был таким пехотинцем с отчаянным сердцем.

Пехотинцем с отчаянным сердцем!

Подтянувшись вперед, навалившись грудью на бруствер, распластавшись на нем руками, Белоконь быстро, вертя головой, переводил взгляд с одного танка на другой, и, забывшись, в какой-то отрешенности от всех, в сосредоточенности до рассеянности ко всему, даже не задумываясь над тем, что он делает, сначала что-то насвистывал, как человек, который все никак не может решить, что же предпринять, а потом, пробормотав с напевом: «За рекой стоит туман. Печалится чалдоночка: вся любовь твоя обман, окромя робеночка…», — метнулся к Ардатову:

— Сейчас я вон того, копченого… Сейчас раз — и квас! И — пламенный привет! Воображает сволочь, что… Капитан, держи пехоту, мать ее!.. Их семь, — сказал он о танках, — только семь… Что мы, пальцем деланы? Чеснок! Ты тоже! Не будь сволочью! Хоба! — скомандовал он себе как будто перед прыжком через деревянного коня на спорт-занятиях и юркнул, согнувшись, в ход сообщения. Дна раза мелькнула его пилотка, а потом, когда танк только пересек этот ход, Белоконь высунулся, как-то уж очень спокойно замахнулся и швырнул бутылку на него, и бутылка, разбрызгивая сгустки огня, подожгла танк. Конечно, танк все еще шел, ведь он был цел, и его пулеметчик стрелял, но Ардатов знал, что в этой железной коробке уже паника.

— Надя! Танкистов! — крикнул он, когда танк тормознул и можно было ожидать, что вот в его правом борту откроется люк и, как только гусеница остановится, между катков полезут, торопясь, танкисты. Но они не полезли, танк пошел-пошел-пошел по ходу сообщения, и курсовой пулемет бил по нему, потому что там еще мелькала пилотка Белоконя.

— Репер два! — крикнул Ардатов в трубку. — Прицел-Огонь! Огонь! Огонь! Давай, Белобородов, давай! Держи пехоту, мать ее… Репер два! Прицел 54! Осколочным — огонь! Прицел 52, правее четыре! Огонь! — кричал Ардатов. — Репер три!..

— Держу! Без паники! Как на правом? — ответил Белобородов.

Там, на батареях, потные артиллеристы, работая, как сумасшедшие, заряжая, стреляя, отбрасывая стреляные горячие и вонючие гильзы, подтаскивая новые снаряды, успевали выстрелить за две или три секунды, только когда Ардатов, все время держа глазами весь кусок земли, на котором атаковали немцы, давал поправки: «Прицел, меньше два! Левее 0–20!» — только тогда между взрывами получалась чуть большая пауза.

Две мысли бились в голове Ардатова: вдруг почему-то Белобородов перестанет стрелять из своих пушек — то ли кончатся снаряды, то ли он пожалеет их и, вторая, — это, что без него, привязанного к телефону, не смогут отбить, сжечь эти семь оставшихся танков, и тогда он и все пропадут.

— Белобородов! Белобородов! Капитан! — кричал он в трубку после своих команд. — Не жалей! Не жалей ничего! Сейчас они драпанут, вот-вот! Честное слово! А без тебя — пропаду! Все пропадем! Не жалей бэка!

— Как у тебя на правом, на правом фланге, говорю? — басил взволнованно Белобородов. — Мы привязываем все хозяйство. Держись! Сам держись! Подходят?

— Да, рядом! Прицел 58! Беглым — огонь!

«Сволочь! Гад! Дерьмо собачье!» — как-то одновременно ругался мысленно он, думая о Просвирине, который, застрелив Рюмина, прилепил его к телефону.

— Щеголев! — крикнул он. — Щеголев!

Щеголев перебежал к нему. На Щеголеве не было ремня, а ворот гимнастерки был разорван чуть не до пупа, и на его поросшей между сосками груди темнели какие-то кровоподтеки.

— Второй готов!

Не отрывая трубки от уха, Ардатов скомандовал:

— Бери всех! Кого сможешь! Останови их! — он выбросил свободную руку в сторону танков. — Иначе!.. Давай! Нет, — оттолкнул он Щеголева, когда тот было бросился к его бутылкам, и Щеголев побежал, почти не пригибаясь, крича:

— Все ко мне! Все ко мне!

И тут связь и оборвалась.

— Белобородов! Белобородов! Белоборо-д-дов! — шептал уже Ардатов, холодея, потому что трубка вдруг как умерла, — тот обычный шорох, писк, низкий, чуть слышный фон, который давала целая линия, исчезли. — Белобородов! Белобородов! Белобородов! Белобо…

Он швырнул трубку на рычаг.

— Связь! Живо! Пулей! Ну! — прохрипел он Николичеву, и так как Николичев чуть замешкался, всего на секунду, он выдернул пистолет. — Ну! Ты — тоже! — рявкнул он на Варфоломеева. — Ну!

Хватившись за кабель, Николичев побежал, пропуская кабель через кулак, а Варфоломеев, выпучив глаза, все никак не мог сдвинуться с места.

— Связь! Вперед! — рявкнул на него Ардатов и, дернув за плечо, толкнул за товарищем. — Кабель! — хлестнул он вдогонку, и Варфоломеев, упав на колени, схватился за кабель. — Вперед! — снова как хлестнул его Ардатов, но тут его кто-то толкнул, он увидел, что это Талич с гранатой и Чесноков с бутылкой КС, которую он держал за горлышко.

— Белобородов! Ухо! Ухо! Ухо! — еще раз заорал он в трубку и, выругавшись: «А, дьявол!» — цапнув противотанковую гранату и вторую бутылку, побежал за Чесноковым.

Ему мешали убитые и раненые, он так же, как Талич и Чесноков, прыгал через их ноги и плечи, и еще только один раз вспомнил о замолчавшей трубке, еще один раз похолодело у него на душе, а потом, пока он бежал за Чесноковым, за его выцветшей от солнца, но теперь грязной от окопной глины гимнастеркой на спине, не упуская ее из поля зрения, он видел и другое — берег Весновки, жену, дочь, отца, их дом, горы, Нечаева, госпиталь в Кезу, Валентину, командирский резерв, сталинградские улицы, шофера с сожженной машины, Старобельских, майоршу, рассвет здесь и ружье ПТР — и весь этот день, который заканчивался так плохо, потому что связи с Белобородовым уже не было, потому что оставалось драться с немцами самим, а это дело было, конечно, безнадежным.

У Талича не получилось, не получилось у него ни черта. Не умел он это делать, не успел научиться: он, поди, и ни разу не проходил обкатку танками. Талич выбежал в маленький, только начатый ход сообщения, с разбегу не замечая, что ход становится все мельче, то есть, что сам Талич на бегу все больше вырастает над его стенками, а значит, все больше подставляет себя под пули. И он получил куда-то пулю или несколько, потому что — Ардатов хорошо это видел — Талич вдруг споткнулся, но он тут же снова выпрямился, и уже по земле, так как ход сообщения кончился, побежал навстречу Т-3, но не добежал, упал, Т-3 проехал через него, а граната не взорвалась.

— Гад! — крикнул Чесноков. — Вы — того! — скомандовал он Ардатову и побежал наперерез талическому Т-3.

«Ага! — обрадовался Ардатов, высунувшись на мгновенье, чтобы посмотреть на пехоту немцев. — Лежат!» — Он не сообразил, что немцы лежат потому, что Белобородов там, на ОП, крича тоже в

Вы читаете Комбат Ардатов
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату