вскочить на ноги. Но не успев даже бросить взгляд на скалу, он вдруг услышал крик: «Хех!» — и, обернувшись, обнаружил, что не один.
Невысокий сгорбленный человек в парике, готовился схватить одежду принца и его меч на перевязи.
— Ты! — вскричал принц, прыгнув и схватив его за бархатный воротник. — Ты хотел украсть мои вещи?!
Человек издал сдавленный крик. Парик его упал, открыв копну взъерошенных седых волос. Он выглядел таким старым и испуганным, что принц понял, что ему нечего бояться. Но что-то в глазах человека подогревало его гнев, и он продолжал держать его за воротник, как потрепанную игрушечную обезьянку.
— Нет, вы неверно поняли! — запротестовал тот. — Я не вор. Я мажордом, управляющий королевского дворца, как мои отец и дед, — точнее, был бы им, если бы во дворце еще жили. Я не поврежу ни вам, ни вашим вещам. Как раз наоборот!
Принц, нахмурившись, отпустил его, отступил в сторону и быстро оделся. Тем временем управляющий поднял парик, но вместо того чтобы напялить обратно, перебирал в руках.
— Простите, что рискую вновь вас прогневить, — запинаясь, проговорил он, — но вы собираетесь взбираться к дворцу Розового Короля в этой прекрасной одежде?
— А если и так? — Принц пристегнул обратно перевязь с мечом и бережно водрузил на место собственный парик. Это было не так легко, как прежде. Волосы порядком отросли с тех пор, как он заснул. Да и подбородок покрылся густой бородой.
— Она сильно пострадает, — ответил управляющий. — Так случалось уже много раз.
— А тебе что за дело? — Он пристально посмотрел на него и вдруг осознал, что тот похож на его отца, сторожа. Темный сюртук и брюки тоже напоминали отцовский наряд. Отчасти поэтому один вид этого человека так раздражал принца.
— Путь наверх, во дворец, непроходим. Так было много лет, сколько именно — никто не помнит. Никто не может пробраться. Я похоронил здесь кости многих погибших принцев.
— А затем починял их одежду и продавал?
— Не такую жизнь я бы для себя выбрал. Клянусь, у меня не было видов на вашу одежду. Мне стало грустно видеть еще одного юношу, готового погубить себя. Я хочу лишь отговорить вас от попытки взбираться. Дворец окружен терновником, который притупляет даже самый острый меч.
Принц выпрямился, сжимая эфес. У него не было ни малейшего сомнения, что — по каким-то своим причинам — этот человек говорит правду. Но принцу не хотелось с ним соглашаться.
— Ты говоришь, дворец заброшен? — спросил он. — А что с дочерью короля?
Управляющий продолжал нервно вертеть парик, по-птичьи наклонив голову, по-видимому, чтобы слушать тем ухом, которое лучше слышало.
— Да, во дворце есть принцесса. Но она спит, как и вся округа. Много лет она спит в самой старой сторожевой башне, с тех пор как колдунья наложила на нее чары.
— Чары?
— Чтобы предотвратить смерть принцессы от укола отравленным веретеном.
— Чары, яды! — засмеялся принц, поглаживая бороду и наслаждаясь новыми властными нотками в голосе в сочетании с новой уверенностью в себе и своих силах. — Ты говоришь так, будто это детская игра. Но это лишь вопрос времени, — окажется ли время правым. И сейчас мое время.
Мажордом вперил в него взгляд.
— Откуда вы пришли? — спросил он уже другим тоном. — Из каких краев?
Принц описал, откуда он, возясь с лацканами и воротником. Это был прекрасный день, наполненный запахами весны и птичьим пением. Я принц, говорил он самому себе, и это была правда.
— А вы там, на западе, слышали о колдовстве? — упорствовал управляющий. — О принцессе, чей смертный приговор был заменен вечным сном? Кто рассказал вам об этом? Кто послал вас? Это была женщина?
Вместо того чтобы ответить, принц прошел мимо него к месту, где начинались ступеньки.
—
Мажордом, все еще беспокойно теребя парик, последовал за ним. Нисколько не заботясь о собственной безопасности, он дернул принца за камзол и остановил его.
— Подумайте, умоляю вас! Вы дошли так далеко, как вам было надо. Вы можете пойти отсюда в неизведанные пределы. Зачем выбрасывать жизнь на ветер? И может быть, не только вашу собственную?
Молодой человек обернулся так резко, что управляющий потерял равновесие и упал на изрезанную колеями землю.
— Что ты знаешь о моей жизни?! — закричал он. — Или о том, насколько далеко мне
Маленький человек лежал в пыли, опираясь на локти, потерпев позорное поражение.
— Дворец, — спокойно возразил он, — всегда был за пределами моей досягаемости. Я признал это много лет назад. Иди, коли должен, но ты не спустишься вниз с той же улыбкой на лице. Ибо даже если не встретишь препятствий, мой друг, на этом твои приключения не закончатся.
Затем он сделал странную вещь. Не отводя слезящихся глаз от принца, он достал из кармана маленькую глиняную трубку и начал стучать ею, сильно, но беспорядочно, о пряжку туфли. Звук эхом раздавался вокруг, превзойдя, казалось, пение птиц. И этот звук был поразительно похож на тот, который доносился из комнаты матери принца по ночам, когда она сидела за прялкой.
Принц в замешательстве отвернулся, поставил ногу на первую ступень и начал взбираться туда, где его ждала принцесса.
Глава одиннадцатая
Той ночью Гюстхен пришла раньше, чем в Ганау, Штайнау и Марбурге. После приступа в поезде Гримм удивился, что она позволила ему после обеда совсем исчезнуть из вида. Он сидел за столом, когда она вошла, и повернулся на стуле, чтобы оказаться к ней лицом. Как обычно, тщательно вымывшись, он переоделся в серый хлопчатобумажный халат и восточные туфли с загнутыми носами.
Августа с легким щелчком закрыла за собой дверь, ее бледная кожа в свете лампы на комоде казалась полупрозрачной. Она держала старое рождественское издание «Сказок для молодых и старых», принадлежавшее Вилли.
— Ты больше похож на себя, — сказала она. — Цвет лица. Глаза. Ты хорошо себя чувствуешь сегодня? Недомогание прошло?
— Гюстхен, дорогая моя, тебе самой не надо так волноваться. Обычная дорожная болезнь, ничего более.
— Но тем не менее ты не разрешаешь доктору посмотреть тебя!
— Абсолютно незачем! Для чего терять время? — Или, подумал Гримм, предоставлять себя на милость шарлатана, который выкачает из тебя много крови и пропишет бесполезные слабительные.
Когда Гюстхен заставила себя улыбнуться, он вдруг чихнул, потом еще раз. Сморкаясь, поинтересовался, почему она приходит к нему каждый вечер. Ребенком она тоже любила заглядывать к нему, чаще, чем кто-либо из ее братьев. Но даже тогда в его обществе она, казалось, теряла дар речи или, может, необходимость говорить.
— Тебе нравится твоя комната? — серьезно спросила она.