Будущий год

Подготавливалось собрание его научных трудов в пяти томах. Со дня на день должна была выйти в свет его краткая биография.

Интересно, что экологи тоже прикрывались авторитетом Викентия Константиновича. Утверждали, что в конце жизни он понял опасность «Лили» и уже писал статью, предостерегающую от ее дьявольского соблазна. Намекали на то, что Викентий Константинович умер при загадочных обстоятельствах. Да и не была ли вообще его смерть самоубийством? Или его устранили силы, заинтересованные в отравлении родной земли? Поговаривали, наконец, что Викентий Константинович жив, а вместо него был кремирован его ученик, смертельно обожженный при испытаниях «Лили» Викентий Константинович будто бы скрывается в одном из отдаленных монастырей и заявит о себе в свое время.

Между тем в газетах появлялись все новые высказывания Викентия Константиновича. Викентий Константинович пропагандировал свое детище и предостерегал от него. В тесном кругу посвященных продолжали рассказывать о телефонных звонках и разговорах с Викеитием Константиновичем. Его звонки, очевидно, не прекращались. Круг посвященных быстро расширялся. Викентий Константинович звонил уже и совершенно незнакомым, но влиятельным деятелям, то пропагандируя «Лили», то предостерегая от нее. Популярность «Лили» только возрастала, впрочем, от его предостережений. Постепенно «Лили» приобрела живописно-иконографический облик. Ее изображали в виде ангелоподобного существа с привлекательным женским личиком. Глядя на это личико, многие силились вспомнить, кого же она все-таки напоминает, и, не вспомнив, думали про себя, что они где-то встречали подобную женщину, по крайней мере, по телевизору видели.

Виктор Артемьевич не сомневался, впрочем, что «Лили» похожа на Любовь Платоновну. На кого же и быть ей похожей? Любовь Платоновна, действительно, оказалась незаменимой сотрудницей. Она составляла поистине неотразимые рекламные проспекты, посвященные «Лили». В ответ начинали поступать доллары, причем в непредвиденном изобилии. Любовь Платоновна с таинственным шармом принимала иностранных бизнесменов, называвших ее мисс «Лили», несмотря на ее бальзаковский возраст.

Однажды в кабинете Виктора Артемьевича снова зазвонил телефон. Виктор Артемьевич взял трубку и уже без особого волнения услышал голос Викентия Константиновича.

— А я, батенька, был о вас более высокого мнения, — огорошил его невидимый собеседник.

— Помилуйте, Викентий Константинович, я же из кожи вон лезу. Завод в Мочаловке, считайте, уже переоборудован под вашу «Лили» и, кстати сказать, в основном за счет иностранных инвесторов.

— Дачу-то новую где купили?

— Под Новым Иерусалимом.

— Вот и хорошо. Теперь пора подумать о хозяйке.

— Да я с дочкой замужней живу, Викентий Константинович.

— Живете? Звучит двусмысленно. Нет, нам с вами в наши годы при нашем социальном положении нельзя без молодой интеллигентной жены. Запомните: для преуспевающего бизнесмена жена — зеркало успеха.

— Да куда уж мне, Викентий Константинович! Поздно, вроде.

— Ничего не поздно. Я думал, вы сами догадаетесь, на ком вам жениться. Любовь Платоновна чем не невеста?

— Любовь Платоновна! А вы-то как же?

— Обо мне не беспокойтесь. Предоставьте мне беспокоиться о вас. Завтра вечерком купите цветы, бутылку легкого сухого вина и навестите ее.

Виктор Артемьевич не посмел ослушаться. На другой день вечером он сидел напротив Любови Платоновны в просторной квартире покойного академика. «А и вправду недурна, — думал он то ли о хозяйке, то ли о квартире.

— Только черт ее знает, о чем с ней разговаривать? Все о той же „Лили“, что ли». И вдруг его прорвало.

— Любовь Платоновна, а вам он часто звонит? — спросил Виктор Артемьевич ни к селу ни к городу.

— Нет, мне он никогда не звонит, — возмущенно вскинулась она. — Он все мои дела устраивает Он звонит в спецшколу, чтобы сына туда приняли, звонит в поликлинику насчет диспансеризации, в чистку звонит, а мне… нет, никогда.

— Любовь Платоновна, — с некоторым облегчением продолжал Виктор Артемьевич. — Извините, конечно, если я некстати, а что если вам выйти замуж за меня? Одиночество так тягостно в нашем…, в вашем возрасте.

Она потупилась, потом подняла на него глаза и как бы машинально повторила:

— Нет, никогда, — и как бы спохватившись, добавила, — благодарю вас, нет, никогда!

Спускаясь, на лифте, Виктор Артемьевич не без горечи, но и не без облегчения думал, что, слава Богу, она отказала ему. Садясь в машину, он вздрогнул: а что он скажет… что ему скажет на это Викентий Константинович?

Любовь сегодня

Дачная комната. За открытым окном угадывается сад. Лучи заходящего солнца играют на бревенчатой стене. Женщина смотрит на часы, всплескивает руками.

Женщина

Ясно, ясно, ясно, ясненько! Семь часов, ведь это уже не шесть часов вечера после войны, это семь часов! Семь часов перед войной? Какая война, что ты, дурочка! Если уже семь часов, свою войну ты безнадежно проиграла. Но ведь моя война — это любовь, а не война… Хороша любовь! Тоже мне нашлась дитя-цветок, великовозрастная хиппи… Хиппи… хипес… хипеж… Похоже на предсмертный хрип, не правда ли? Ну уж, прямо, предсмертный хрип! От этого еще никто не умирал, дорогая моя! А отчего же умирают, если не от этого? Великовозрастный цветок! Ты посмотри на себя в зеркало! (Смотрит в зрительный зал.) Что, хороша? Хоть бы потрудилась напудриться!

Немудрено, что он бежит от тебя, как черт от ладана! Никакой ладан не поможет, когда ладу нет. Как ладу нет? Всё как на ладони! Ты помнишь, как Вера гадала тебе по руке? Вот она, линия верной любви! А часы у тебя верные? (Смотрит на часы.) Десять минут восьмого, вернее некуда! Ладушки, ладушки, где были? У бабушки! Жаль, вот за бабушкой-то далеко идти… Бабушка Забавушка и собачка Бум… Действительно, бум, демографический бум, полиграфический бум, экономический бум. Бум — то есть, БАМ! Что же, мне теперь на БАМ ехать, если меня сократили? А ведь похоже на то, поэтому он и не возвращается. Кому я нужна, сокращенная? ЛИ, ЛИ, ЛИ… мои инициалы. Ля-ля-ля, ли-ли-ли… Лиля, лилия, но я что угодно, только не лилия, и уже во всяком случае не роза. Нет, я не роза, я проза, прозрачная проза разрыва. Итак, это разрыв? Что ты мелешь, почему разрыв? Да у тебя просто часы спешат. Надо проверить часы! (Включает транзистор, слышатся сигналы «Маяка».) Да, точно! «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера…» Вечера, вечера… А что может быть ужаснее вечеров? Утром сломя голову бежишь на работу. На работе расчеты, зачеты, учеты, наконец, просто сведение счетов. Хорошего мало, но это еще ничего. На ночь принимаешь таблетки, одну, другую, скажем, третью, хотя это противопоказано, но, в конце концов, все-таки засыпаешь… А вот вечера, вечера! Вечера на Рижском взморье, на Черноморском побережье, и, наконец, подмосковные вечера. Именно по вечерам всегда случалось это! ЧТО — это? Сама знаешь, голубушка, ли-ли-ли, ля-ля-ля! Дай мне, зеркало, ответ, хороша я или нет? (Смотрит в зрительный зал.) Как будто еще не дурна. Подруги уверяют меня, что я даже похорошела, что мне это к лицу. Это… Кстати, лучше бы им не знать об этом; да, может быть, этого еще и не будет, просто часы у меня спешат. Нет, не спешат, я только что проверяла их. Значит, разрыв? А что такое разрыв? Обязательно ли это взрыв? Взрыв навзрыд… (Всхлипывает, судорожно вытирает глаза.) Этого еще не доставало. Москва слезам не верит. А чему верит Москва? Анкетам? Справкам? Характеристикам? Характеристика — заочное харакири. А если бы и вправду выпустить мои внутренности, то есть, мой внутренний мир, хотела я сказать. По крайней мере, я бы