убедилась, что там такое завязалось. Разрыв, раскопки… Неизвестно еще, до чего докопаешься. Лучше под замком, на запоре, но на всякий запор найдется разрыв-трава. А ведь разрыв-траву ищут в сегодняшнюю ночь. Сегодня ночью цветет папоротник. Мы же и условились идти сегодня ночью смотреть, как цветет папоротник. Наверное, уже пора! Пора не пора, я иду со двора. Легко сказать, идешь, а куда? На электричку? Тогда уж лучше под электричку. Электричка-сестричка, а ты, милая моя, истеричка! Конечно, истеричка, пока еще истеричка, это моя профессия. Я же младший научный сотрудник института синтетического топлива, сокращенно, истеричка. Вот тебя и сократят, ли-ли-ли-ля-ля-ля. Что, достукалась, Лёлечка, Лялечка, Лилечка! Тебя ведь называли и так, и сяк, и эдак. А ты сама-то знаешь, как тебя зовут? Сама-то ты знаешь, кто ты такая? (Смотрит в несуществующее зеркало зрительного зала.) Папа звал «Лёля», мама звала «Ляля», а в коллективе я стала «Лиля», по-модному. Мода — не мед, а без моды ты морда! Папа, папа, папоротник… Нет, папоротнику еще рано цвести, да и вообще, еще рано. Слушай, из-за чего ты, собственно, на стенку лезешь? Ведь рано, рано… Еще восьми часов нет. Сама подумай, что, собственно, случилось. Ну, задержался он чуть-чуть, ну, зашел выпить кофе, может быть, у него совещание. Он же ведущий научный сотрудник, в конце концов. Возьми себя, наконец, в руки, Лёля-Ляля-Лиля. Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? Ну, прибежала утром сторожиха из конторы ДСК, ну, сказала: «Вам звонили с работы, просят срочно позвонить…» Может быть, все дело в этом «срочно», когда я слышу «срочно», я уже чувствую: я сокращенная истеричка. А он пошел, позвонил и говорит: это Нора просит меня приехать в лабораторию, сюрпризы с экспериментом. Я даже спросить не догадалась, какой там эксперимент: экономический или синтетический. А он еще такой внимательный, спрашивает: ничего тебе побыть одной в твоем положении, а то я попрошу тетю Глашу тебя навещать. Я возьми да и скажи: ничего, обойдусь, пока еще не пора, только ты скорей возвращайся. Тут он как-то и оживился и кинулся машину заводить. Я вышла проводить его, а он уже во дворе спрашивает: «Ты одна не соскучишься? А то послушай проигрыватель». И добавил: «Честно говоря, я всегда беспокоюсь, когда ты остаешься одна. Никак не могу привыкнуть к тому, что ты говоришь сама с собой». А я: «Можно бы и привыкнуть. Это у меня с детства игра такая. Считай, что я несостоявшаяся актриса и декламирую вслух». Ну, завел он мотор, сидит уже за рулем, а меня как будто дернуло: «Ты сегодня-то… вернешься? Мы смотреть собирались, как папоротник цветет!» А он усмехнулся (не люблю я, признаться, этой его усмешки): «Разумеется, вернусь, куда я денусь? Никуда твой папоротник от нас не уйдет. В котором часу он зацветает? Ты же знаешь, я пунктуальный». Я говорю: «Папоротник зацветет в полночь». А он: «Ну уж до тех-то пор я приеду. Улажу дела и приеду. Кстати, твоим делом тоже займусь». Крутанул руль и уехал. А я, как дура, смотрю вслед «Жигулю», не вернется ли. Знает ведь, что меня нельзя оставлять одну в моем положении. Да черт с ними, со всеми делами. Не проживем, что ли? Он же мировая величина. Вот возьмет и вернется. Там за мостом, где пост ГАИ, так хорошо разворачиваться. И через двадцать минут он был бы здесь. Но прошло двадцать минут, прошло полчаса, прошло сорок минут. Интересно, сколько времени сейчас прошло? (Смотрит на часы.) Нет, все-таки часы врут. (Включает транзистор, слышатся позывные «Маяка») Ах, эти «Подмосковные вечера», они мне с детства осточертели. Еще Ван Клиберн повадился их играть. Итак, прошел час, а он не вернулся, и я решила поиграть. Когда я одна, я всегда играю… в большую семью. (Смотрит в несуществующее зеркало.) И тогда меня навестила ты, моя дорогая Секундочка. И на том спасибо. Ведь, кроме тебя, у меня никого нет на свете. Абсолютно никого. Здравствуй, доченька! Хорошо, что ты не забываешь свою маму. У тебя все в порядке? Как отметки? Дай мне посмотреть твой дневник (раскрывает несуществующий дневник и смотрит в пустоту.). Так! Русский язык «пять», английский язык «пять», математика «четыре», а химия… химия у тебя хромает. Представь себе, и у меня было точно так же. Поэтому-то я теперь и химик. Младший научный сотрудник института синтетического топлива. Сокращенно: «истеричка». Да, твоя мама — истеричка, и, очень может быть, уже сокращенная истеричка. Ты понимаешь, доченька, что значит сокращение штатов? Вы проходили по истории, кто такой Сократ? Это был греческий философ. Он жил и учил в Афинах, а начальству не нравилось, как он жил и учил, и тогда Сократа сократили. Я не Сократ, но меня тоже вот-вот сократят. Твой… почему твой, он не твой, а мой, впрочем, неизвестно, мой ли… Так вот он поехал улаживать мое дело, чтобы меня не сократили, а я предпочла бы, чтобы он вернулся. Пусть меня сократят, лишь бы он вернулся… Вырастешь большая, доченька, поймешь. Но я боюсь… Я боюсь, он не вернется, если меня сократят. Сокращение: я минус я, и этого не миновать, Лёля-Ляля-Лиля! Что ты смотришь на меня, моя Лолита? Неужели… Неужели я права? И у тебя свои проблемы. Что ж, ты хорошо сделала, что пришла прямо ко мне. Я тоже пришла к маме и сказала: «Мама, у меня будет ребенок…» А моя мама всплеснула руками, вот так (Всплескивает руками, как в начале действия.), села и молча заплакала. Ты видишь, доченька, я, по крайней мере, не плачу… (Вытирает глаза.) О чем тут плакать? Радоваться надо, когда у тебя ребенок. Все будут рады за тебя, и все тебе помогут. В любом учреждении перед тобой откроются все двери, На работе пойдут тебе навстречу. Смешное слово «навстречу», как будто на встречу Нового года. Но разве ребенок — не Новый год? Это же новая эра! С чего началась новая эра? С Рождества! Посмотри, как я похорошела. А ты, мама, все еще сидишь и плачешь. О чем ты плачешь? Я же так счастлива. Все подруги будут мне завидовать. Подумать только, ребенок! В моем-то возрасте! Или ты плачешь о моей девичьей чести? Да, представь себе, доченька, наверное, так оно и было. Моя мама была так старомодна… Говорят, я тоже старомодная, но ведь не настолько же… Ты видишь, я уже почти не плачу. Это у меня просто глаза на мокром месте. Ты должна понять: я просто растрогана. Знаешь, Секундочка моя, я все-таки была на годик постарше тебя. А ты молодец, ты даже нисколько не смущаешься, настоящая современная десятиклассница, А я-то стояла перед мамой, как в воду опущенная. Я первокурсница, и уже, и уже… Уже выуживаю свои секунды. Я же вижу: маме хочется спросить, когда свадьба, а что я ей скажу? Он ведь сам ничего не знает, он в армии служит. Он в институт не поступил, а я, дурочка, поступила на эту самую химию, будь она трижды проклята! Нет, нет, упаси Боже, доченька, я не тебя проклинаю, я проклинаю химию, всю мою жизнь она меня мучила. А все от того, что папа — химик. Менделеев, небось, тоже химик был, не папе моему чета, а дочка у него актриса, пусть плохонькая, зато жена Блока, прекрасная дама. Говоря теоретически, я тогда тоже уже была дама, хотя и не прекрасная. Ведь женщины делятся на дам и не дам… Посмела бы я это сказать моей маме! А тебе вот говорю. Мы же с тобой в одном положении. Хорошо, когда мать и дочь — подруги, по крайней мере, ни одна из них не одинока. У тебя будет дочка, а у меня и дочка, и внучка, и правнучка, и так далее… Я же родоначальница, праматерь в переводе того же Блока. Дочки- матери — любимая игра кисейных барышень! А ты, мама, все еще плачешь… Теперь-то я хорошо понимаю, о чем ты плачешь. Я раньше думала: о моей девичьей чести. Тесть любит честь, а зять любит взять. Хорошие были времена, когда так говорили. Вот и ностальгическая нотка, она теперь в моде. А мы провожали нашего Сержа в армию. Еще подшучивали над ним: Серж-сержант. «Даже к финским скалам бурым обращаюсь с каламбуром». Не могу сказать, что этот Серж особенно ухаживал именно за мной. Просто он был обаятельный мальчик. Стихи писал, знаешь ли:
Нас застигла в дороге гроза, Мы спаслись от нее под березой; Ты стояла, потупив глаза, Я смущенно курил папиросу. Гнулись травы под теплым дождем, Ветер мягко и ласково веял; Ты ко мне прижималась плечом, Всё теснее, теснее, теснее… Может быть, через несколько лет Ты припомнишь и эту дорогу, И на небе лучистый просвет, И грозы уходящей тревогу; Неуклюжую робость мою, Шепот листьев счастливый, усталый И короткое слово «люблю», Что чуть слышно ты мне прошептала. 
