Анни чувствовала, как он поднимает подол ее промокшей юбки, и потянулась к нему, желая того, о чем не имела ни малейшего представления, и отдавая ему себя всю целиком.
Рафаэль опустился ниже, отыскивая самую чувствительную точку на ее теле, и она вздрагивала под его ладонью, ласково раздвигавшей ей ноги.
Анни опять вскрикнула, стараясь как можно крепче прижаться к нему, но он шепнул:
— Теперь скоро, радость моя. Скоро, скоро.
Анни казалось, что она в горячке. Голова стала легкой. В ней бродили какие-то безумные мысли. А тело стало необузданным в руках Рафаэля. Тихонько он нежил то место, где, как ей казалось, сосредоточилось все ее желание и все наслаждение, к которому она стремилась, и она стонала в нетерпеливом отчаянии.
— Я мог бы поцеловать тебя там.
Прикосновения Рафаэля стали сильнее и решительнее. Анни была как в огне.
— Я мог бы поцеловать там, — повторил Рафаэль, — как целовал твои груди.
От его слов и его прикосновений Анни извивалась и кричала, забыв обо всем на свете, кроме своих ощущений. Рафаэль вновь наклонился над ней и взял в губы ее сосок, когда внутри нее словно случился взрыв и ее всю залило горячей волной. Анни хрипло вскрикнула, выгибаясь всем телом, готовая идти за его рукой, куда бы она ни повела ее.
А он ласкал ее груди, и его прикосновения становились все легче и нежнее с каждой секундой, пока Анни совсем не успокоилась и конвульсии не оставили ее.
Она лежала, не совсем понимая, что же с ней было, а он гладил ей лоб и волосы.
— Шш-ш-ш.
Прошло много времени, прежде чем Анни повернулась к нему и заглянула в его глаза. Она увидела в них желание и печаль.
— Я хочу этого, — сказала она. — Я хочу того, о чем ты говорил… Поцелуй меня там.
Он тяжело вздохнул.
— Анни, любимая… Будь милосердна. Мужчина всего лишь слабый человек…
Она не знала тогда и не поняла потом, почему была такой настойчивой. Но она была. Приподнявшись, она скинула юбку, панталоны, открывая ему себя.
Рафаэль издал звук, похожий и на стон, и на проклятие. Потом снял с нее сапожки и чулки. Анни осталась лишь в расстегнутой блузке и прозрачной рубашке.
— Прости меня, Господи, — прошептал он.
Все еще стоя на полу на коленях, он повернул Анни на бок…
Неуправляемый восторженный крик сорвался с ее губ, когда он жадно прижался к ней губами…
Что же он делает?
Этот вопрос задавал себе Рафаэль, уже не раз и не два преподав Анни уроки любовного наслаждения. Какой дьявол обуял его, что он учит изысканному наслаждению совсем неопытную девицу?
— Рафаэль!
Она лежала почти обнаженной, Рафаэль только поднял ей ноги обратно на кровать и укрыл ее одеялом, которое достал из комода.
Огонь в камине почти погас, и если Барретт или его люди действительно отправились на их поиски то с ними наверняка что-то случилось…
Повернувшись спиной к Анни, он направился к камину и поворошил в нем угли. Пусть он согрешил, но все же он не воспользовался ее девственностью, хотя хотел Анни Треваррен больше, чем какую-нибудь другую женщину в своей жизни.
— Ты на меня сердишься? — тихонько спросила она, и Рафаэль чертыхнулся, не желая, чтобы она затеяла обычную женскую игру, мучая себя за то, что было вполне естественно.
Нет уж, пусть она радуется своей победной женственности, и стыдиться ей нечего.
— Нет, — ответил Рафаэль, все еще не глядя на нее. Это было выше его сил. — В этом не было ничего плохого, Анни.
Он пощупал ее одежду, которую повесил на спинку стула поближе к огню.
— Плохого? — услыхал он вместе со скрипом пружин и понял, что она села на кровати. — Конечно же, не было ничего плохого, это было
Рафаэль пробежал пальцами по своему лицу, изо всех сил желая, чтобы ей было покойно, и в то же время чувствуя, как ее голос проникает ему в душу и тревожит ее.
— Но?
Он подошел к окну, стараясь выглядеть безразличным. Его конь все так же стоял под деревом, подрагивая боками, и он пожалел его.
— Но мне кажется, тебе не понравилось… — Она оборвала себя, и он понял, даже не глядя на нее, что она краснеет. — Не верю, что ты был так же счастлив, как я.
Это слово показалось Рафаэлю настолько неуместным, что он чуть не расхохотался, но сдержал себя, зная, что Анни говорит серьезно. Она была сейчас особенно уязвима, а ему не хотелось причинять ей боль.
— Все в порядке, Анни, — с трудом проговорил он, поворачиваясь к ней лицом. Она сидела на кровати, слава Богу, натянув одеяло до шеи. — Все в порядке.
Анни сверкнула глазами то ли от обиды, то ли от ярости.
— Ты пойдешь к другой женщине, — сказала она, словно обвиняя его в неверности. Наверное, к мисс Ковингтон.
Рафаэль уже давно научился быть терпеливым. Анни ведь женщина, к тому же юная женщина, и для нее такие вещи очень важны. Он должен быть нежен с нею, ведь она наверняка запомнит этот день до конца своей жизни, и ему не хотелось портить ей воспоминания.
— Я мужчина, мисс Треваррен, а не похотливое животное, и я отлично умею держать себя в узде.
Он услыхал топот копыт и понял, что пришел конец каникулам. Теперь он до смерти, вероятно, недалекой, будет помнить, как свалял дурака. Он страстно желал эту женщину, более чем страстно, чтобы забыть о своей никому не нужной чести и прочих смертных ценностях и насладиться ее прекрасным телом, словно ему в руки ненадолго попала драгоценная лютня.
Эгоистичный дурак, ругал он себя за то, что сотворил с Анни, даже если это пришлось ей по вкусу. Его преступление не в том, что он играл ее телом, а в том, что он играл ее чувствами.
Юная и неопытная, она не могла быть другой, ибо выросла в любви и заботе, которыми окружали ее с первого дня Патрик и Шарлотта, и, наверное, она ждала от него того, что он ей попросту не мог дать.
— Одевайся, — сказал он, подавая ей одежду. — Кто-то сюда едет.
Анни спрыгнула с кровати, и Рафаэль не мог отказать себе в удовольствии подсмотреть, как она принялась торопливо одеваться и застегиваться, чтобы ее не застали в компрометирующем виде.
Она даже не знает, подумал Рафаэль, когда в дверь застучали и она, едва не сорвавшись с петель, мгновенно распахнулась, что слишком поздно думать о приличиях.
— Ваше высочество, — дошел до него сквозь сумерки бас Барретта, — вы здесь? Можно войти?
Рафаэль грустно посмотрел на Анни. Она стояла одетая, правда, ее красно-золотые волосы рассыпались по плечам, а глаза сверкали отчаянной радостью, но если кому-то и этого было бы недостаточно, то ее щеки цвели ярким румянцем.
Если Барретт не ослеп после того, как Рафаэль видел его в последний раз, он сразу же поймет, в чем дело.
— Да, — отозвался Рафаэль, не в силах скрыть своего раздражения.
Несмотря на свой благородный ответ Анни, он чувствовал себя препогано и отлично знал, что это надолго.
— Я здесь, — крикнул он.
Он распахнул внутреннюю дверь и лицом к лицу столкнулся со своим другом и телохранителем.
Барретт был весь мокрый, и на лице у него он заметил необычное для него возбуждение, скорее,
